я более или менее свыкся с потерей. У меня остались только воспоминания, но тогда у нас действительно были планы. Нам приходилось принимать совместные решения, потому что мы жили за тысячи миль друг от друга и хотели быть вместе. Она была американка, работала в крупном корпоративном издательстве в Нью-Йорке, но часть времени могла работать в их лондонском офисе. Пусть не постоянно, но несколько месяцев в году.
В данный момент паром пересекал самую широкую часть залива. Горы по-прежнему теснились вдоль его берегов. Далеко впереди виднелась часть города Ротсей. Мы с Люсиндой сидели друг напротив друга за столом в пассажирском салоне, держа в руках пластиковые стаканчики с кофе. Я в очередной раз ощутил укол совести за то, что открылся женщине, которую едва знал. А она была матерью Жанны. Я почти не говорил об этом Жанне.
– Эти проблемы, которые вы упомянули… Она была замужем за кем-то другим, Бенджамин?
Ее прямота ошарашила меня.
– Да, но они с мужем жили раздельно. – Во мне вновь нарастало желание поговорить. – Было что-то темное, чего я никогда не мог понять. Оно таилось где-то глубоко, и я никогда не позволял ему встать между нами. Иногда ее настроение резко менялось, или она говорила, что ей нужно побыть наедине с собой, или она могла неожиданно объявить, что ей необходимо отправиться в рекламный тур с одним из авторов издательства. В такие моменты она бывала такой, какой я видел ее в самый первый раз: резкая, напористая, говорящая гладкими заученными фразами, этакий типичный корпоративный менеджер. Тогда я уже знал, что это фасад, роль, которую она время от времени играла, но мне не хотелось, чтобы она играла ее, будучи со мной. Со временем, конечно, я узнал ее лучше и ближе, но эта ее способность прятаться за маской своей работы никогда не покидала ее. Мы были вместе полтора года и девяносто девять процентов времени были счастливы. В конце концов я пришел к выводу, что между ней и ее мужем должна быть какая-то нерешенная проблема, какой-то спор.
Она не говорила мне, что это было, а сам я не мог понять. Он был высокопоставленным чиновником в Вашингтоне. Работал в Министерстве обороны. Несмотря на все ее заверения, что между ними все кончено, официально они оставались мужем и женой все то время, пока я был с ней. Он имел над ней власть, и мне это не нравилось.
Люсинда внимательно смотрела на меня, но затем отвела взгляд на окно салона с видом на море.
– Вам что-нибудь известно о муже Лилиан? – спросила она. – В чем именно заключалась его работа на правительство? Вы когда-нибудь видели его?
– Лишь после того, как она погибла.
– Мой покойный муж незадолго до своей смерти был связан с Министерством обороны. Его вызвали на встречу в Вашингтон… я так и не узнала почему, хотя у меня имелись подозрения. Он часто работал в Вашингтоне, но в основном посещал Министерство юстиции. Он был юристом.
– Да, – сказал я, вспомнив, что видел юридические фолианты в ее книжном шкафу. – Я видел имя Л. Гленистер на некоторых книгах у вас дома. Это был ваш муж?
– Его звали Дугал, но он публиковался под инициалами Д. Л. Он был авторитетом в своей области. После того как Пентагон получил повреждения, он занимался урегулированием страховых исков.
– Вы имеете в виду после 11 сентября? – Люсинда не ответила, лишь продолжала греть обе руки стаканчиком кофе, неотрывно глядя на него. – То есть ваш муж работал в страховой компании? – спросил я.
– Его специальностью было торговое право. Он работал в синдикате Ллойда, но занимался только юридическими вопросами.
Она покачала головой и задумчиво улыбнулась, затем отвернулась, глядя в окна салона. Я понял это так, что ей больше не хочется рассказывать о своем муже, но, конечно, я был впечатлен новостью о том, что он имел отношение к последствиям 11 сентября. Я хотел спросить Люсинду о его работе с нанесенным Пентагону ущербом, но не стал.
После бешеной гонки Люсинды по центральной части Шотландии салон парома был олицетворением спокойствия и умиротворения. Мимо нас с одной стороны, отражаясь на водной глади залива, проплывали живописные пейзажи, зеленые, коричневые и бледно-лиловые пятна на крутых склонах гор. Впереди маячила часть острова Бьют, со сгрудившимися вдоль берега домами. Остров знаменовал побег из напряженного мира моего прошлого. Я больше не хотел, чтобы смерть Лил определяла меня и мою жизнь, хотя и признавал, что сложные чувства к ней все еще бурлили во мне.
Когда мы подошли к гавани Ротсея, паром замедлил ход, а объявление, прозвучавшее из репродуктора, призвало водителей и их пассажиров сойти на автомобильную палубу и как можно скорее вернуться к своим машинам.
Я намеревался наскоро перекусить в городском пабе на набережной, но Люсинда заказала бутылку красного вина. Большую его часть она выпила сама, но перед интервью заставила меня выпить больше, чем обычно. Из-за этого я сначала почувствовал раздражение к ней. Но меня также заинтриговало ее поведение, которое, как мне казалось, становилось знакомым, возможно, пугающе знакомым. Мне нравилось ее общество: у нее был живой ум и искренний смех, и с ней было весело. Она рассказывала забавные истории о своем покойном муже не потому, что он умер, а делясь воспоминаниями о счастливой совместной жизни. Она рассказала мне еще несколько трогательных историй о Жанне, когда та была маленьким ребенком, а также о чувстве свободы, которое они с Дугалом внезапно ощутили, когда Жанна окончила университет и нашла свою первую работу в Лондоне. Когда она позже переехала в Берлин, они восприняли это как возможность чаще бывать в Германии.
Люсинда сказала, что никогда не чувствует себя одинокой. У нее был широкий круг общения, и то, что она называла особенными друзьями. Говоря это, она прижала свою руку к моей, а затем еще несколько раз, что заставило меня слегка насторожиться. Я уже начал жалеть, что рассказывал ей так много о моих отношениях с Лил и что слишком открыто выразил свои чувства. Оглядываясь назад, я понял, что это могло показаться приглашением к близости. Для меня это было сродни предательству Жанны.
Когда Люсинда ненадолго отошла от стола, я позвонил Татарову по мобильному. После некоторой задержки он ответил и, похоже, был недоволен. Сказал, что ждал меня еще утром, но теперь уже слишком поздно, и в любом случае у него сейчас другие дела. Его вполне устроит завтрашний день – и он повесил трубку, прежде
