И тем не менее…
Вы бы видели, каким лихорадочным блеском загорелись глаза наших «мещан», едва только встал вопрос о том, чем же запихивается в свободное от подлостей время и в перерывах между драк оставшаяся в живых часть человечества!
Как колыхнулись ряды стоящих и сидящих членов Семьи…
Пожалуй, только все те же наши бойцы остались более-менее спокойными. Но и они тихо и завистливо крякали да украдкой вздыхали…
Вы думаете, всех их, — и гражданских, и военных, — особо заинтересовала численность нашей потенциальной угрозы в человеческом выражении? Их вооружение? Возможности?! Как бы не так! Всё, что интересовало обыденную массу, что рисовалось ей в разыгравшемся воображении — это холмы, курганы, утёсы и скалы еды!
Более всего, я уверен, всех интересовало, — чего и сколько из имеющихся в своём распоряжении продуктов и разносолов в состоянии сожрать без их, естественно, участия загадочный мистер Икс!
Ох, уж эта мне вечно вожделённая жратва…
Спросите у любого пережившего лишения, что ему искать, за что стоит побороться, — за безопасность и военно-тактическое превосходство на высоте, иногда весьма помогающее сохранить в неприкосновенности собственный хилый погребок. Или же за пузатый бочонок уже плесневелых, перекисших огурцов и яблочко из чужого загашника?
Тех, которых человек не едал эдак пару лет.
Поколотите меня палкой по пяткам, если ответ будет правильным, нужным, логичным.
В этом есть своя, сермяжная, правда.
Воевать врага? Да завсегда пожалуйста!
Но… за хорошее питание и возможность быть ВСЕГДА сытым в случае победы.
Что делать, такова природа человека.
В меру сил и таланта руководитель обязан и может использовать даже этот позорный, но почти естественный для человека «жвачный челюстной зуд», — в свою пользу и с максимальной выгодой, и тут достигая поставленных целей.
И я уж совсем собрался было открыть рот, чтобы несколько «облагороженным» языком построить предположения и организовать массы, направить их энергию в нужное русло, как молчавший насупленным сычом до этого Круглов обронил вроде нехотя:
— Федеральное хранилище. Резервное. Ясно ж, откуда…
Всеобщий судорожный глоток и повисающая мёртвым колоколом тишина.
Тысячи, сотни тысяч тонн еды. Запасов. Запчастей. Предметов обихода. Оборудования. Одежды…
…Искрящийся спелыми, сочными фруктами и кристальными фонтанами утерянный Эдем посреди царства смерти и запустения.
Мелодичный звон хрустальной мечты тихим и нежным щёлком приобнял собрание.
Лица насупились и сжались кулаки. Возрыдал скупой в сердцах, да удавился мудрец.
Казалось, ещё немного — и набега на призрачные склады будет уже не избежать. Будут искать.
Искать до тех пор, пока есть силы.
Пока не найдут или не упадут без движения.
Господи, отчего ты сделал так, что пища сильнее всего человеку и зверю разум мутит?!
Пора положить этому конец. Я киваю Упырю и Чекуну. Выстрелы в воздух словно саблей режут пирог всеобщего помутнения.
Народ ошалело озирается и испуганно косит, словно зануканная конюхом ломовая.
К выстрелам вроде привыкли, но не в собственном же доме!
Ничего, так нужно.
Я ж понимаю, что мера была крайней, но зато теперь всё ваше внимание снова приковано ко мне, мои дорогие…
Можно и продолжать.
— К вопросу о снабжении нашего нового знакомца мы ещё вернёмся. Всему своё время. Тем более, что никто из нас так толком и не знает, — где находится, а самое главное, — как охраняется этот «великий храм еды», о котором тут все вдруг слюняво сомлели.
Зато я теперь точно знаю другое.
Этот человек вовсе не удачливый делец, которому повезло сколотить вокруг себя целый продовольственный и человеческий лагерь. Его разнородность не вызывает сомнения, но ему удаётся поддерживать дисциплину. И весьма неплохо.
То, что он признаваем «вождём», может говорить о двух вещах: либо он «авторитет», и в его рядах подавляющее большинство составляют бывшие заключённые. Либо… — я ненадолго умолк, собирая воздух в лёгкие, а затем закончил на одном дыхании:
— Либо этот человек имеет хоть какое-то отношение к военной машине. Бывшей, не обязательно уже государственной, но тем не менее всё ещё действенной, машине. И в его руках наверняка находится существенная, очень даже осязаемая мощь.
На которую он и опирается, вынося нам ТАКИЕ требования… И если его слова — не простые понты, у нас в ближайшие дни возможны серьёзные проблемы. Вот так, мои дорогие соотечественники!
Мои слова сперва поразили людей, словно током. Как? Только недавно многие из них пережили «додоновщину», с таким трудом втоптав его бойцов в камни ущелья, и снова — на тебе?!
Снова у нас под боком зашевелился какой-то «полководец», выставляющий, к тому же, всякие ультиматумы?! И задарма, в своё удовольствие, жрущего казённые харчи, типа не ведая, что творится вокруг?!
Да загнать его, козла горбатого!!!
Почти мгновенная смена настроения толпы — вещь опасная. И её порывы нужно сдерживать.
— А для тех, кто уже готов отправиться проломить ему голову, я сейчас расскажу ещё кое-что, почерпнутое мною из сего документа.
Головы снова повернулись ко мне. На лицах явственно читалось: «Ну, что там ещё, Босс? Давай, дочитывай там, не задерживай, и мы сейчас быстренько пойдём, да поколотим этого Икса подкованными тапочками! За всё сразу. Ну, давай, ври, не томи!»
Мне придётся рассказать им это. Может, даже приврать. Волей или неволей.
Иначе…
Иначе даже я, впервые со времени Потопа, не смогу их остановить. Голодные бунты сметают всё и вся, не считаясь с собственными потерями. И пусть у нас не голод в его настоящем понимании, но сам факт того, что кто-то весьма единолично, вольготно и безнаказанно, сидит на горе мешков с изюмом, мукой и сушёной картошкой… — это по нынешним временам может свести с ума кого угодно.
Да будь он хоть трижды драконом, ему не устоять!
Словно прочитав мои мысли, откуда-то из глубины помещения тихо и спокойно выступает Лондон:
— Господа… — он не повышает голоса, но его всегда слышат. Это его, особый, дар. Быть услышанным и среди рёва бушующего океана:
— Господа! Босс прав. Нельзя не оценить верно этот ситуация. Прошу вас, нужно слушать и понимать. Это письмо писать человек серьёзный. И умный. Нет похоже, что он может шутить.
Недоумённое ворчание Геракла, которому помешали оторвать башку писающей Гидре, будоражит воздух… Но на выход пока посматривать почти перестали.
И это уже праздник. Маленькая победа.
