– Боже мой, Боже мой!
– Что такое? – растерялся Геник.
– Ничего-то вы, оказывается, не поняли! Значит рано я радовался – видно, глубоко в вас засела эта бредовая идея…
– Какая идея?
– Да нет никакого "параллельного мира"! – сердито воскликнул историк. – Нет никаких "дыр", ведущих из одного мира в другой! Нет никаких шпионов, вредителей, саботажников… этих ваших… "параллельных"! Нет и быть не могло!
– Как – нет? – прошептал Геник, не веря своим ушам. – А что же тогда, по-вашему, есть?
– А есть, – наставительно, как на лекции для своих студентов, сказал историк, – совершенно безумная идея некоего полушизофреника, дорвавшегося до руля власти. Идея-фикс, которая была превращена в общегосударственную доктрину и которой были принесены в жертву тысячи, миллионы ни в чем не повинных людей!.. И, знаете, Гена, что самое страшное? То, что подобное уже не раз бывало в нашей – да и не только в нашей – истории! Взять хотя бы прошлый век… Вы что, думаете, случайно на исторические исследования по этому периоду был наложен гриф строгой секретности? Нет, дело в том, что весь двадцатый век в отечественной истории был веком претворения в жизнь якобы великих, а на самом деле – маниакальных идей! Это был век мифов, и, рано или поздно, должен был наступить крах этих мифов, а когда он все же наступил, и страна была поглощена хаосом и развалом, то, рано или поздно, должен был прийти следующий, еще более страшный маньяк с очередной, еще более бредовой идеей… И он пришел в лице так называемого Великого. А известно ли вам, что еще полвека назад этот самый "Великий" издавал некую бульварную газетенку, в которой активно проповедовал свою идею о "происках и кознях пришельцев из параллельного мира"? Сейчас уже почти никто не помнит, а те, кто помнит, никогда не выскажут это вслух, как над этими выдумками потешалась общественность… А маньячок-то – боком-боком вылез в политику, потом, неизвестно как, очутился, так сказать, на троне… И вот тут выяснилась одна прелюбопытнейшая штукенция, милый мой Геннадий. Оказывается, будучи возведенной в ранг государственной политики, шизофреническая концепция весьма удобна и выгодна обществу… Раз есть враги – значит на них можно списывать все беды экономики, просчеты в политике и просто преступления против своего народа! Это во-первых… Во-вторых, половину этих врагов можно уничтожить, а другую половину – загнать в концлагеря и тюрьмы и вовсю эксплуатировать их бесплатный, рабский труд!..
Коблар помолчал, а потом добавил:
– И вообще в этом случае на первое место выдвигается вопрос не "что делать?", а "кто виноват?"… А когда ясно, кто виноват, то становится ясно и что делать – каленым железом выжигать "врагов нашего мира"…
– Постойте, Андрей Огюстович, – перебил Геник своего собеседника.-Но ведь, скажем, "дыры" – они действительно существуют! Есть показания свидетелей, очевидцев использования "дыр" "параллельными"… В конце концов, имеются всякие предметы из не нашего мира, которые мы изымали у задержанных, я сам их видел… Это же факт!
– Бессовестные фальшивки! – сказал историк. – Специально сфабрикованные, чтобы дурачить таких доверчивых молодых людей, как вы!
– Но ведь "параллельные" сами признавались во вредительстве, причем публично! – не сдавался юноша.
– И это не раз уже было… Попробуйте не признаться, если вас изо дня в день подвергают бесчеловечным издевательствам и невыносимым пыткам мастера заплечных дел Перпендикулярности!.. Вашему брату, вы извините меня, Гена, еще повезло, что его расстреляли сразу, не подвергнув круглосуточным допросам с пристрастием… Ведь через некоторое время он мог бы признаться в чем угодно!
– Вы врете! – с отчаянием сказал Геник. – Вы все врете, я теперь понял!.. Вы просто не хотите раскрываться передо мной, да? Может быть, у вас, "параллельных", такой запрет – не посвящать в свои дела людей из нашего мира? И поэтому вы боитесь, что за нарушение этого запрета вам не поздоровится потом от своих… Признайтесь – боитесь брать меня в свой благополучный, чистенький мир?
– Ну, я не знаю, как вам еще объяснить, – сказал ошарашенно Коблар. – И стоит ли вам еще что-нибудь объяснять?
Они помолчали, дуясь друг на друга. И в тишине снаружи вдруг послышался приближающийся вой сирены, столь знакомый Генику. Потом – визг тормозов, топот множества ног, командные голоса и хлопанье дверей…
– По-моему, теперь уже поздно что-либо объяснять, Гена, – с неожиданным спокойствием сказал историк. – Вот что. Если я не ошибаюсь, у вас имеется пистолет. Он хоть настоящий?
– А вы думаете, он у меня – вместо игрушки? – обиделся Геник.
– Да наверняка, – вызывающе заявил Коблар. – И патронов в нем, конечно, нет…
Это уж было слишком. Такого оскорбления Геник никому не мог простить. Он рывком вытащил из кобуры теплый, будто живой, пистолет и наощупь вручил его в темноте Коблару, предварительно отсоединив на всякий случай магазин с патронами.
"Он, наверное, и оружие-то сроду в руках не держал, а строит из себя знатока", подумал при этом Геник.
– Вот, можете сами убедиться, если не верите, – сердито сказал он вслух.
– Так я и думал! – немного погодя воскликнул Коблар. – А патроны где? Нет патронов-то!
Рука историка нашарила руку юноши, а потом вдруг Геник почувствовал, что историк выхватил магазин у него из кулака.
– Эй, вы что? – испуганно спросил юноша. "Застрелиться он, что ли, решил?", мелькнуло у него в голове.
В темноте что-то звякнуло, а потом голос Коблара отрывисто произнес:
– Только сидите тихо, ради Бога, и не высовывайтесь!
Лицо юноши обдало ветерком от стремительного движения рядом, а еще через секунду хлопнула входная дверь подъезда, и возле Геника никого уже не оказалось.
Снаружи тут же послышались крики: "Вот он, вот он!.. Осторожно, он вооружен!.. Окружай его, ребята, сзади заходи, сзади!" Топот участился, словно некое многоногое существо перешло на бег, а затем раздались выстрелы, перебивающие друг друга. Выстрелы удалялись от убежища Геника, и юноша понял, что его спутник отвлекает внимание облавы на себя… Неожиданно стало тихо, совсем тихо, только вдалеке урчали моторы и слышались возбужденные голоса преследователей.
Кусая в кровь губы, Геник зримо представил, как человек, с которым он недавно разговаривал, лежит сейчас, уткнувшись близоруким, беззащитным лицом в грязный асфальт, как из-под него все быстрее бегут красные струйки и как Коротышка, пиная мертвое тело под ребра, чтобы перевернуть его на спину, жизнерадостно объявляет своим напарникам: "Смотрите, это я ему в грудь попал! А ты, Окурок, всего лишь – в ногу… Учись, пока я жив!"… В голове у юноши что-то тоненько зазвенело, и лишь неимоверным усилием воли он заставил себя сидеть на месте… Так было надо, он понимал теперь. Иначе получилось бы, что поступок Коблара не имел никакого смысла.
