— Итак, Мишель де Нострадамус, именующий себя доктором и не имеющий ни докторской шапочки, ни положенного ему золотого кольца, что ты можешь рассказать Святой Инквизиции о себе?
— Лишь то, святой отец, что я закончил медицинский факультет, получив звание бакалавра и лицензию на врачевание от знаменитого университета в Монпелье, сочтя долгом своим перед Господом по окончании учения не задерживаться для получения еще и докторского диплома, а сразу идти на помощь страждущим, как завещал нам наш Спаситель сын Божий Иисус Христос.
— Похвальное упоминание о заветах Христа нашего из уст потомка тех, кто предал его распятию.
— Я не их потомок, святой отец. Мой род, по-видимому, ведется от самого Иоанна Богослова, пророчества которого, включенные в Библию, вызывают ужас людей, узнающих о содеянном в Иерусалиме при попустительстве Рима в лице умывшего руки Понтия Пилата. А я ревностный католик, как и отец мой, и дед, принявшие истинную веру Святой Католической Церкви.
— Выходит, передо мной ревностный католик, исправно посещающий мессы и другие богослужения?
— Всегда, когда не ухаживаю за тяжелобольными, страдающими от страшной эпидемии чумы.
— Значит, уход за какими-то больными, которых сам Господь наш призывает к себе, для тебя важнее посещения храма Божьего?
— У постели больного я посылаю свои молитвы Всевышнему, святой отец.
— Может быть, ты, Мишель Нострадамус, решишься утверждать, что именно благодаря твоим молитвам некоторые призываемые к себе Богом возвращаются к своим грешным делам?
— Кроме молитв, святой отец, я пользуюсь ароматными пилюлями, изготовленными из собранных до рассвета лепестков роз, гвоздики и иных важных компонентов, которые создают вокруг человека, держащего их во рту, аромат, очищающий воздух от тлетворной заразы.
— А не общаешься ли ты, греховный врач, с нечистой силой, приготовляя свое колдовское зелье? Какие заклинанья ты произносишь?
— Только молитвы, святой; отец. И нечистая сила не может приблизиться к больным, кои лечатся с помощью освящаемых в церкви пилюль.
— Мы посмотрим, с какими священниками ты связан в лечении, столь непохожем на обычное, применяемое сведущими докторами.
— Если вы, святой отец, имеете в виду неизменные кровопускания и клистирные трубки, то они, к сожалению, еще ни разу не помогли при заболевании чумой.
— Чур меня, чур! При одном лишь упоминании об этой болезни чувствую дыхание ада, которое по неведомой причине не задевает начинающего врачевателя, которому едва исполнилось двадцать пять лет. Не так ли, сын мой?
— Совершенно так, святой отец. Но прожитых мной двадцати пяти лет вполне достаточно, чтобы применять на деле советы великого Гиппократа.
— Не забудь, что он был язычником.
— Но Аристотель, учение которого так рьяно защищается святыми отцами Католической Церкви, тоже был язычником, однако верные его мысли, освященные святой религией, помогают людям жить по христианским заветам.
— Однако ты, сын мой, приучен даже к теологическим спорам! Не изучал ли ты риторику?
— Я обучен латыни и риторике в первые же годы своего обучения в школе, куда мои родители направили меня.
— Надеюсь, школа была христианской?
— Только в такую мог направить меня такой добрый христианин, как мой отец, оптовый торговец зерном, а впоследствии нотариус.
— Почтенные занятия, — заметил Великий Инквизитор. — Ты, я вижу, неплохо усвоил риторику, но от напряжения в споре, затеянном со Слугой Господним, несомненно, устал. Думаю, что тебе нет смысла идти в такую темень отдыхать на постоялый двор, я охотно предоставляю тебе убежище у нас, а завтра продолжим нашу беседу.
Нострадамус поклонился, а обернувшись, увидел двух дюжих монахов в топорщащихся от надетых панцирей рясах. Они повели Нострадамуса в уготовленную ему келью, бывшую не чем иным, как одиночной камерой узника даже без клочка соломы на полу.
Заметив удивление Нострадамуса, один из монахов сурово сказал:
— Ничего. Тебе более подобает провести ночь на коленях, вознося молитвы Господу. — И он ухмыльнулся. — А завтра, быть может, отлежишься в другой келье с лежанкой… и всякими другими инструментами.
Второй монах хихикнул, и оба скрылись, заперев за собой дверь. Снаружи звякнул железный запор.
Нострадамус понял их намеки, которые можно было почувствовать и в вежливом с виду обращении Великого Инквизитора.
Он не знал, что его ждет завтра, но был готов ко всему.
Утром те же монахи привели Нострадамуса в другую каменную клетку, где, кроме стола с креслом для Инквизитора, были и обещанная лежанка, и инструменты, о которых ему говорил монах: клещи, колодки, цепи и горн с кузнечными мехами для разжигания углей.
Нострадамуса передернуло, но он встретил вошедшего Великого Инквизитора стоя, без дрожи в ногах, и почтительно поклонился ему.
— Я пришел спасти твою душу, сын мой, — начал Инквизитор, — помочь тебе открыть свое сердце Господу Богу.
Вошел еще один низенький монах с лисьим лицом и устроился на лежанке с пером и чернилами, очевидно готовый вести запись допроса.
— Итак, — начал Инквизитор, усаживаясь в кресле перед стоящим Нострадамусом, — вчера мы выяснили неординарность применяемых тобой способов лечения смертельно больных. Но нам хотелось бы еще узнать твои взгляды не только на философию язычников, но и на посвященное Богу искусство.
Нострадамус недоуменно взглянул на Великого Инквизитора, а тот пронзительно смотрел ему в глаза:
— Можно ли сравнивать божественный лик Пресвятой Девы Марии с личиной дьявола?
— Это было бы святотатством, святой отец! И я содрогаюсь от одной только возможности такого сравнения.
— Пиши, писец, что допрашиваемый сознается в святотатстве.
— Но, святой отец, я не могу относить это к себе!
— Неужели? — притворно удивился тот. — А не припомнишь ли ты свое посещение мастерской почтенного художника, работающего над украшением одного из храмов?
— Если вы имеете в виду мою оценку того, что я увидел в этой мастерской, то мое сравнение было не с лицом Богоматери, а с кощунственным его изображением, которое я с возмущением там увидел. Инквизитор вздохнул.
— Жаль, что ты посвящаешь себя сомнительному врачеванию, а не служишь в трибунале Святой Инквизиции. Очень уж ты ловко оперируешь фактами, поворачивая их в выгодную сторону.
— Я думаю, святой отец, что вы оговорились… Инквизиция, как я понимаю, служит Истине, и только ей.
— Выйди! — яростно закричал Инквизитор маленькому писцу. Тот исчез, словно его и не было, а Нострадамус сказал:
— Я приношу свои извинения, святой отец, неверно истолковав вас…
