– Была?! – так и знал, что он в это вцепится.
– Была. Спасибо голосу, надоумил, как обойтись, хотя твои церберы даже в рот заглядывают.
– И как?
– Ага, щаз. Ты меня ещё на слабó возьми.
– Нет, обещаю: отменю назначения. Скажи, вдруг ты не один такой умный.
– Хорошо. Помни уговор. – Наклоняюсь к его уху и шепчу. Брови друга ползут вверх, и он только и находится, что сказать:
– Ну, ты артист!
– Не я. Я б до такого сроду не дотумкал.
Иван некоторое время сосредоточенно размышляет, потом неожиданно, хитро блеснув глазами, говорит:
– Сима… Ну, допустим, ты прав. Это что-то внешнее. Оставим в стороне вопрос, что. Тогда наше лечение тебе, действительно, помочь не сможет. Но, знаешь, у меня, кажется, есть идея. Ты же разговаривал с голосами?
– Он один.
– Ладно, с голосом. Он тебе отвечал?
– Да. Если я спорил, отвечал. Доказывал логичность и осуществимость своих предложений.
– Я не про то! Просто ты мог бы попытаться поменяться с ним ролями, понимаешь?
– Что?
– Ну, приказать ему что-нибудь. Чтобы не ты выполнил, а он… – эх, Ваня-Ваня, друг ты мой сердечный… насквозь я тебя знаю, навылет вижу… думаешь, сейчас докажешь мне, что моего невидимого собеседника в природе-таки не существует?
Хотя сама по себе мысль недурна.
– Наверное, мог бы. Только он к этому нисколько не расположен.
– Знаешь, есть одна замечательная книжка – «Люди, которые играют в игры. Игры, в которые играют люди». По-моему, я давал тебе её почитать, в школе, помнишь? – помню, ещё бы. В девятом классе я, кажется, раз по пять на дню о ней слышал. Так это ты тогда решил изучать психологию и психиатрию, оказывается. Интересно, не знал.
– Ага.
– Её бы тебе сейчас посмотреть. Там по пунктам разложено, как повернуть разговор, чтобы на деле обменяться с собеседником позицией.
– Вань… Я не помню, что там было написано – но хорошо помню её толщину.
– Да, точно. Хорошо, тогда так…
Я внимательно слушал – и молился, чтобы голос не следил за нашей беседой. Как всё, оказывается, странно. Я всё время пытался держаться с голосом на равных. Не подчиняться, спорить. Лез наверх! А чтобы повернуть по-своему, оказывается, надо было…
– Голос, ты где?
– …
– Прошу тебя… У меня проблема.
– …
– Знаешь, я подумал, что ты каждый раз был прав.
– Наконец-то.
– Да. Ты правильно говорил, я бы все вопросы давно решил, если бы так делал. Мне надо было тебя слушаться.
– А ты умнее, чем казался.
– М-м-м… не совсем… Знаешь, я не уверен, что ты настоящий. Прости, пожалуйста. Но, может, ты моя галлюцинация?
– Знаю. Иначе б мы тут не сидели.
– Так… это… а ты существуешь?
– Конечно.
– Трудно поверить.
– Да легко!
– Нет, боюсь, не настолько… то есть… извини, мне сложновато. Я же – не ты.
– Доказательств захотелось? Так легко же, говорю! Что тебе продемонстрировать? – об этом я не думал. Чёрт! Что бы такое попросить? Впрочем, без разницы!
– Сделай так, чтобы вон тот кубок покружился вокруг люстры.
– Ну ты и дурак! Ладно, в первый и последний раз, специально для недоразвитых форм жизни…
Самый большой кубок, «За победу в чемпионате», дёргается и взмывает к потолку. Муська издает истеричное «Мя-а-а-уууу!» и опрометью бросается вон из шкафа, сметая награды, которые с грохотом сыплются на пол. Она мчится через кабинет пулей, вздыбив шерсть на загривке, выскакивает в коридор, и скоро кошачьи вопли стихают где-то вдалеке.
А кубок, между тем, размеренно нарезает круги вокруг люстры.
– Мать твою… мать твою… мать твою… – шепчет Иван, задрав голову.
А меня вдруг разбирает гомерический, на грани истерики, смех.
Говорят, чтобы излечить – нужно уничтожить, чтобы уничтожить – надо унизить, а чтобы унизить – лучше всего посмеяться.
И, давясь хохотом, едва не плача от спазмов в щеках и груди, я – наплевав на всю и всяческую психологию – выдавливаю:
– Пшёл вон, клоун! Из моей головы и из моей жизни! Зеро тебе выпало, козлу убогому! Думаешь, после такого я хоть раз тебя послушаю?!
Кубок падает на пол.
– Эй, голосишко!
В ответ – тишина.
Что ж, он оказался умнее, чем думалось. Я бы на его месте тоже поскорее свалил.
Когда мы с Ниной уже шли к воротам, из окна высунулся Иван и радостно проорал:
– Ты, контактёр! Коньяк готовь, вечером в гости приду!
И тут Ниночка чуть сжала мою руку, повернулась на каблуках и звонким голосом заявила:
– Не-а! Будет шампанское. На помолвке всегда пьют шампанское!
О как! А я-то опасался, что с этим вопросом у меня будут сложности…
И тут, отлично видимая на васильковой голубизне летнего полудня, небосвод снова прочертила сияющая звезда.
До самого горизонта.
Макс сосредоточенно строил башню из ластиков и карандашей – наверняка обдумывал новую гениальную идею. Башня угрожающе кренилась вправо. Вилена и Михаил колдовали над блок-схемами. Маришка трудолюбиво щёлкала по клаве, наполняя жизнью и смыслом очередную математическую модель. Борис Викторович обложился реферативными журналами так, что только лысина торчала, и что-то там смотрел – может, новое оборудование подыскивал, может, ещё что. Всё как обычно. Повседневная жизнь.
Одной мне скучно. Забыли про меня. Конечно, что мне поручишь, лаборантке с более чем средним образованием и без царя в голове! Отчёт я перепечатала, табель заполнила, а схем с цветными квадратиками для очередной конференции, видимо, пока не требовалось.
В стекло билась муха. Большая, голенастая, светло-серая с красными глазами. Единственное непривычное существо во всей лаборатории. Странно она билась.
Тюк-тюк по стеклу. Вираж. Тюк-тюк-тюк. Опять вираж. Тюк-тюк-тюк-тюк! Это становилось интересным.
Я протянула руку и подёргала Маришу за рукав:
– Мариш! Смотри, какая зверюга…
Тюк-тюк-тюк-тюк-тюк!
– Мариш! Она…
– Отстань, – отрезала та, не оборачиваясь. – Видишь, я занята? Иди вон в буфет, булочек купи, обед скоро. Деньги – сама-знаешь-где.
Тюк! Тюк-тюк!
Я посмотрела на насекомое: муха и летала необычно. Не металась по комнате, а отстучав, сколько надо, подавалась назад сантиметров на десять не разворачиваясь (разве мухи так умеют?), потом закладывала вираж точно по кругу и только потом выдавала очередную порцию ударов по стеклу. Точнёхонько отмеренную порцию! Ладно, на Маришке свет клином не сошёлся.
– Макс… посмотри, какая странная муха…
Макс повернулся, и стёрочно-карандашная башня, тут же воспользовавшись моментом, с грохотом рассыпалась. Жёлтые «кох-и-норы» и коричневые «конструкторы» покатились по столу, роняя грифели.
