— Наверное, туда можно падать бесконечно, — заворожённо думаю я.
Сейчас бездна не кажется утратой оттенков серого, ведь я несу ей жертву и теперь это утроба, готовая поглотить уже вторую жертву за этот бесконечный день.
Сухой щелчок рации. Прокурор зачитывает приговор. Эскорт на несколько крыльев выше, чтобы не мешать мне в столь ответственный момент.
Я не слушаю его. Внимание приковано к пустоте, которая находится прямо подо мной. Я чувствую иррациональное желание сложить крылья и броситься вниз, даже не броситься, а просто опустить крылья и позволить пустоте забрать себя.
Как-то я общался с одним забавным парнем сверху. В наших краях он был слепой как мышь и постоянно носил инфракрасные очки. Он, как и большинство земных, боялся летать. Ему не хватало ощущения земли под ногами, которое есть, когда ты летаешь над землёй. Как-то он сказал:
— Мы плохо понимаем вас. Когда мы там, наверху, становимся на край, высота начинает звать нас и появляется сильное желание упасть, броситься на землю. А вы каждый день добровольно падаете. Сумасшедшие.
Я улыбнулся.
— Это потому что высота зовёт нас не для того, чтобы разбиться, а для того чтобы летать. Не мокрым пятном об землю, а парение — крылья над бездной.
Он недоверчиво хмыкнул. Так и не привык, улетел домой, как только закончилась командировка.
Теперь я понимаю его.
Меня приводит в чувство раздражённый голос прокурора.
— Я сказал, привести приговор в исполнение. Вы что там, оглохли, что ли!
— Вас понял. Что-то с рацией, барахлит немного. Приступаю к исполнению.
Я нажимаю синюю кнопку. Днище клетки отворяется, но смертник даже не думает падать. Он вцепился скованными руками в прутья и не проявляет ни малейшего желания смириться с волей народа. Дело обычное. Значит, придётся ему в этом помочь. Я нажимаю красную кнопку, посылая сквозь прутья решётки электрический разряд, достаточный для того, чтобы у любого отбить охоту держаться за прутья.
Смертник задрал голову и смотрит прямо на меня. Хотя он может видеть только мой силуэт на красном фоне крыльев, но его взгляд заставляет меня вздрогнуть. Ещё никогда, ни у кого я не видел в глазах такого бешеного желания жить. Теперь я понял, почему он не пытался помочь сбитому им человеку. Он, безусловно, заслуживает смерти, но возникли проблемы с приведением приговора в исполнение.
Я сказал, что разряд был достаточно сильным, так вот, я ошибся. Воля к жизни у этого парня была сильнее тока. Он не выпустил прутья из рук. Болтая ногами в воздухе, он намертво вцепился в решётку. Этого не может быть, система надёжная, проверенная десятилетиями, она никогда не давала сбоев.
Я снова нажимаю на кнопку с тем же результатом. Только яростное стремление жить ещё ярче вспыхивает в его взгляде, словно электричество питает его волю к жизни.
— Что происходит? — в моих наушниках грозно звучит голос Германа Максимовича, — Почему ты не включаешь ток?
— Я включил, — приглушённо говорю я, — два раза включал. Но он держится.
— Ну так включи в третий раз! — рявкает начальник.
Я снова нажимаю на кнопку. Голова парня обвисает, но хватка сохраняется.
— Ничего не получается.
— Может, электропроводка накрылась, и ток не проходит, — вмешивается Игорь.
— Не может быть, — возражаю я, — Разве не видишь, как он дёргается!
— Проверь детектором, — советует прокурор.
Я открываю панель и включаю проверку. Лампочка замерцала ровным алым огнём.
— Работает, — устало говорю я, — система работает исправно.
— Я требую прекратить издевательство над моим подзащитным, — напоминает о своём существовании адвокат, паря левее и семь крыльев выше. Но никто не обращает внимание на его деланное возмущение.
Я начинаю нарезать круги над бездной. Остальные как заведённые повторяют мои манёвры.
— Я требую остановить казнь, — забубнил адвокат.
— Казнь не может быть остановлена. Это не предусмотрено законодательством Свободного Пространства.
Я снова нажимаю на кнопку, но парень висит как приклеенный. Мне кажется, что я сплю.
— Но мне то что делать? — ору я в микрофон. — Мне что, поджаривать его, пока он не отвалится? — у меня вдруг дико разболелась голова. — Или кружить, пока он не устанет?
— Прекратите истерику, Третий! — рычит начальник. — Почему не предусмотрено усиление напряжения в случае необходимости?
— Потому что никогда не было никаких накладок, могу сказать с полной уверенностью, не первый день работаю, — говорит прокурор. — Сила тока оптимальна.
— Сейчас мы что-нибудь придумаем, Третий, — неуверенно говорит Герман Максимович, но все понимают, что ситуация тупиковая. Меня поразили нотки беспомощности, проскользнувшие в голосе моего несгибаемого шефа.
Неизвестно сколько смертник может так провисеть. Человек в стрессовом состоянии способен на многое, а если его «перемкнуло», то мы можем так парить очень долго.
— Может, он потерял сознание и держится рефлекторно, — предположил прокурор, но я уже никого не желаю слушать.
— Я не хочу ничего придумывать, — говорю я. Мне кажется, что я общаюсь с движущимися тенями.
— Что ты задумал? — с тревогой спрашивает начальник. В его голосе слышатся панические нотки, мой тон ему совсем не нравится.
— Если казнь нельзя остановить, значит, я доведу её до конца. Я убью для вас этого парня, — устало говорю я и выключаю микрофон.
Я вытаскиваю из кобуры пистолет, щёлкаю предохранителем и передёргиваю затвор. Нет он не потерял сознание. Парень поднимает голову на металлический лязг. Нетрудно догадаться, что этот холодный звук значит лично для него. Я тщательно прицеливаюсь прямо в его запрокинутый лоб. Трудно удерживать пистолет в потных ладонях. Конечно, не упадёт, есть петля для кисти, но целится трудно.
Первый выстрел рикошетит от решётки, я слышу, как пуля пробивает правое крыло. Парень вздрагивает.
— Немедленно прекрати, — раздался зычный голос моего начальника, приглушённый давящей тишиной.
С таким голосом, не то что здесь, в опере без микрофона петь можно, — отстранённо думаю я, снова прицеливаясь в открытый лоб. Глаза Яковлева широко раскрываются и теперь выражают только ужас, животный страх перед смертью.
Я снова промахнулся, пуля попадает ему в плечо. Рука безвольно повисает на короткой цепочке браслета. Но он продолжает держаться одной рукой. Я готов заплакать, что для меня совсем не свойственно. Трудно найти более жизнерадостного и маловпечатлительного человека, чем я. Но сейчас моё непробиваемое жизнелюбие дало течь и готово уйти под воду как «Титаник».
