Поднялся жуткий крик, Пападакис нервно закурил, а меня опять вызывали к кадровику.
— Я не мог сделать такую ошибку в слове «эффективность». Даже нарочно.
— А кто может?!
— Да кто угодно!
— Ну, Виктор Сергеевич, вы довыпендриваетесь! Это я вам официально говорю!
— Да идите вы все…
В курилке спрашивают: ну, че? И тут я сплоховал при всем честном народе, включая тим–лидеров и инженерный стафф. От обиды, видимо. Среди художников полно двоечников, это как бы почти норма, а у меня за выпускное сочинение оценка девять–девять. Образ Печорина самую малость недораскрыл — коленвал ему в дупло, мальчику–мажору, — и одна запятая лишняя.
Месть моя, говорю, будет ужасна. Вот уволюсь, и первое, что сделаю — выкрашу свой цитрус в лимонный цвет. Потом нарисую на борту «STRIT RASING» (сахар по столу рассыпал и пальцем написал, чтобы понятно было). Подгоню машину к проходной и забьюсь со всеми желающими на бутылку — что случится со Впопудакисом, когда он увидит этот шедевр дизайна и грамматики: просто обморок или вообще инсульт?
Вот же оболтус, сказала Джейн, ну когда у тебя это детство в заднице пройдет?! Скучно мне с вами, мальчишки, сколько лет вас знаю, а вы все не меняетесь.
Да куда уж нам, говорю. Живем в лесу, молимся колесу. Только спорим, подруга, я скоро приеду к тебе на желтом цитрусе? Поедем, красотка, кататься?
Публика аплодирует, публике смешно. А между нами с Джейн такая высоковольтная дуга образовалась, вот–вот паленым запахнет.
Кретин, сказала Джейн. Лениво сказала, без обиды, без раздражения, просто констатировала факт.
Ну, какой я тебе кретин, дорогая, кретин это тот же дурак, только с высшим образованием, а у меня всего один курс…
А она уже уходила, такой я ее и запомнил — со спины. Кудрявый затылок, прямые плечи, восхитительной формы попа и лучшие ноги Левого берега, а может, и города.
И последнее ее слово было именно это — кретин.
А назавтра в обеденный перерыв возникает у столика нашей бригады Вася–Профсоюз и говорит:
— Приятного аппетита, братья по разуму.
Это старая хохма. Смысл ее в том, что совокупный ай–кью нашей бригады равен себе же, поделенному на число работников. Ну, сами посчитайте, если не лень. Кому попало мы эту шуточку не прощаем. Она строго для своих, и Вася нынче много на себя взял. С чего бы?
— Че те надо, защитник угнетенных? — спрашивает тим–лидер. — Нам нечего тебе пожертвовать, кроме своих цепей, можем отклепать пару метров на нужды профсоюзного движения.
— Да я на минуточку, — говорит Вася. — У меня к Малевичу нашему пара слов. Витя! Сочувствую, что ты в конце квартала увольняешься. Не мог до Нового Года дотерпеть? Мы же тебя планировали на поездку, на показательные выступления… Прямо скажу, здорово ты нас подставил!
И вроде должен я по закону жанра подавиться макаронами по–флотски. А в голове одна мысль: свободен. Я свободен. За меня все решили. Хорошо–то как. И выгоняют не резко, а гуманно, авось еще квартальный бонус получу.
Вася смотрит, ждет ответной реакции. Тут лидер, который тоже отнюдь не подавился, спокойно его спрашивает:
— А чего это — Витя подставил?.. Мы подставили. Мы его попросили уволиться к едрене матрене. Он нам надоел. От него одни неприятности. А ты не знал?
Вася–Профсоюз так и встал столбом.
— До свидания, Василий Иваныч, — советует лидер и ненароком сгибает вилку тремя пальцами. — Покинь опасную зону. Не стой под стрелой.
Васю сдуло. Лидер вилку разгибает и давай жевать. Говорить ему больше не с кем и не о чем. Бригада глаза прячет. Только напарник мой молодой не выдержал. Потому что молодой, специфику заводскую еще не просек до конца.
— Я бы на твоем месте уперся рогом. Пусть выгоняют без объяснения, кинь им такую подляну.
Тут вопрос принципиальный: если ветерана и чемпиона погонят «без объяснения причин», это шухер на ползавода. Глядишь, и дубина народной войны поднимется. Может, еще кому «темную» устроят в узком коридоре. А то непорядок — один только Рой Калиновски поумнел и вежливый стал… Хотя чего на пиндосов силы тратить, вон у Василия Иваныча давно морда рихтовки просит.
— Не надейся, — говорит лидер. — Это не мы им, это они нам подляну кинут. Допустим, Железному Джону настройки собьют. Через неделю вас с Витей пинками выгонят обоих, коллеги наши дорогие выгонят… Да я первый вынужден буду вас попросить.
Я сразу глаза опустил. Лидер куда дольше меня работает и больше гадостей тут видел. Подставить нас с Джоном легко. Сегодня, завтра, послезавтра — легонькое вмешательство в настройки. Ремонтники бессильны: робот проверен, «мозги» опломбированы, в журнале — роспись мастера участка. Просто робота глючит, когда я прихожу. Разлюбил он тебя, Витя, ха–ха–ха… И будут на веддинге затыки, короткие, но чувствительные для всех, пока я не восстановлю против себя целый конвейер. Народ будет знать, что меня подставляют — и злиться, отчего я такой упертый. На день хватит народа, на два, а потом терпелка лопнет. Ну, показал характер, молодец, но сколько можно?.. И уйду я совсем не героем, а неприятным типом с обостренным чувством собственного величия, который нагадил не столько пиндосам, сколько трудовому коллективу.
— Намек понял, — говорю.
В «кадрах» младший менеджер разыграл удивление и сожаление, но стандартная форма увольнения «по собственному» уже была распечатана. Только я ее заполнил, открывается дверь кабинета, и зовет меня заведующий. Ну правильно, его виза нужна.
Кажется, он был поддатый. Уселся, кинул перед собой заявление и загрустил. Подпер щеку рукой так, что физиономию перекосило, и выдал:
Много лет стоял, как в книжке, Я над пропастью во ржи. Только все мои детишки Ушли квасить в гаражи!
— Да вы поэт! — говорю.
— А ты художник, — сообщает кадровик. — От слова «худо». Сколько раз я тебе говорил — не болтай? У меня где–то записано, сколько. Надо поискать.
Лезет в стол, чем–то там звенит и булькает, достает толстенную папку. На обложке написано: «Промышленный шпионаж и электронная разведка. Пособие для слушателей третьего курса Академии…» — дальше я прочесть не успел. Выпал в осадок. Да и сам кадровик смотрит на папку в легком недоумении.
— Господи, как мне все это надоело, — говорит. — Раньше людей по–настоящему готовили. А теперь… Кто мне прислал эту муть? На рецензию, наверное… А кто автор?.. Как — я?! Зачем?!
Поднимает глаза к потолку. Я сижу, не дыша — жду, пока кадровик очнется.
— Денег, что ли, пообещали? — думает он вслух. — А, точно, так оно и было. А это мне авторские прислали… Слушай, тебе не надо? Лежит, пол–ящика занимает…
