Я смотрел на потолок, но уже ничего не видел — ни Торы, ни замысловатых световых сочетаний. Было просто беспорядочное скопление геометрических фигур, они метались в поисках выхода, наталкивались друг на друга, снова разбегались, и весь их безысходный, отчаянный хаос в точности отражал мои мысли. Я знал, Лайонелл прав — что значит жизнь нескольких людей по сравнению с возможностью предотвратить медленное умирание всего человечества. Тора во имя этого добровольно отказалась от семи дней — семи лет, семи веков блаженства. А я страшусь укоротить жизиь дюжины совершенно чужих мне людей, которых спустя неделю или две все равно ожидает тот же конец. Я казался себе полным ханжеских предубеждений моральным трусом. И все же вечная дилемма, имеет ли кто-либо право жертвовать меньшинством ради большинства, так и осталась без ответа. Хорошо Логосу с его электронным разумом — он-то решил ее для себя настолько основательно, что превратил в официальную религию Стабильной Системы. Еще я думал об иронии судьбы: после пирамиды трупов — несколько жалких одиночных убийств, которые Лайонелл вынужден совершить в самых гуманных целях.
— Решай! — сказал он. — Времени осталось мало.
Как бы отвечая моим мыслям, световые зигзаги и сдирали судорожно задергались, задрожали, замигали, а затем погасли. Стало совсем темно. Потом я услышал глухие взрывы и нечто вроде далекой артиллерийской канонады. В зале началась паника.
— Клановцы! Они нас убьют! Скорей!
Мы вышли последними. Коридоры были освещены, но лифты не работали. Лайонелл, перескакивая через ступени, побежал — оказалось, что и в этом доме существуют лестницы. По мере того как мы спускались, грохот все усиливался.
— Помнишь, я смеялся, когда ты отметил в качестве одного из достижений — отсутствие самоубийц? Сейчас люди избавлены от этой заботы. Достаточно не внести точно в срок десятую часть доходов. На следующий день тебя лишают жизни без всяких усилий с твоей стороны.
— Кто?
— Ку-Клукс-Клан! Название традиционное, методы современные. Пистолет в одном кармане, конторская книга в другом. Обижаются, когда их называют гангстерами.
— Я-то думал, что по части убийств государство полностью вытеснило частную инициативу, — сказал я с юмором висельника.
— Это государство в государстве. С прекрасной организацией, современным оружием, собственными кибернетиками и даже замаскированными под тотализаторы податными конторами. Каждый человек, от живущего на государственное пособие до кредимиллионера, обязан платить им дань. Вот почему самые богатые укрываются в гравидомах за частными гравистенами.
— И как это ты терпел такую конкуренцию?
Я спрашивал, он отвечал, но все это происходило словно в кошмаре. Гром взрывов становился все явственней, сплошные стены в коридорах превращались в сплошные двери, из каждой выбегали люди, паника все усиливалась.
— Разве ты забыл, Трид, для чего я жил?.. Началось еще с Телемортона. Я заключил соглашение с Джеймсом Бонелли — они поставляли нам кровь и выстрелы, а наши вертолеты предупреждали их о приближении полиции. После Стены я обеспечил Клану полную безнаказанность. Ведь при диктатуре Логоса это была единственная везможность уничтожать белых. Как ни удивительно, сам Логос тоже считал клановцев неотъемлемой составной частью Стабильной Системы. Заботился о жизненном стимуле — моя, страх перед смертью увеличивает аппетит к жизни…
В коридоре образовалась давка. Одни бежали наверх, другие, как и мы, — вниз. Мы с трудом пробились сквозь водоворот. Впереди было свободное пространство, за поворотом — следующий пролет лестницы. Я вспомнил удивившие меня бронированные стены биодома и пулеметы на крыше, которые я, отбросив видимую реальность, готов был принять за телескопы или нечто в этом роде.
— Настоящая война началась только после основания Биомортона, — невозмутимо продолжал Лайонелл. — Десятилетний план предусматривает уход в анабиоз выше трех миллиардов. Клан лишится половины доходов, вот они и нападают на биодома. Каждый анабиозник считается неисправным плательщиком и подвергается обычному штрафу — лишению жизни.
Внезапно я остановился. Спазмы сдавливали мне горло — спазмы нервического хохота. Трагедия оборачивалась такой же чудовищной трагикомедией. С одной стороны клановцы, ведущие настоящую войну ради того, чтобы уничтржить уже и так обреченных людей, с другой — ничего не подозревающие смертники, спасающиеся от так или иначе неизбежного конца.
— Внимание! Внимание! — прогудел над нашими головами механический голос. — Клановцы ворвались во внутренний корпус! Три нижних этажа объявляются опасной зоной! Укрывайтесь в верхних! Лифты сейчас начнут работать!
Мы были на третьем этаже. Отсюда бой уже не представлялся хаотическим побоищем. Ясно слышались одиночные залпы и разрывы гранат, вперемежку с криками раненых и хриплыми командами.
— Внимание! Внимание! — оглушительно гремел бесстрастный механический голос. — Через минуту лестницы и шахты лифтов между третьим и четвертым этажом будут перекрыты! Спасайтесь в верхних этажах! Там вам ничего не грозит!.
Я оглянулся. Из сотни находившихся с нами анабиозников большинство повернуло обратно, стараясь по возможности быстрее уйти из зоны опасности. Но кто-то пробежал мимо меня, еще один, еще, еще. Я вырвался из рук пытавшегося удержать меня Лайонелла и, сам не зная, как, очутился во главе бегущих.
— Вперед! — закричал я, задыхаясь от сумасшедшего бега. — Вперед!
Клич моего века, так часто цитируемый в книгах моих современников, который столь же часто вызывал во мне ироническую насмешку. Сейчас я понимал, что это значит — прорываться сквозь огонь, чтобы или пасть на полпути, или вырваться на свободу. Клановцы пробили бронированную завесу между внешним и внутренним корпусом. А за внешним корпусом был мир — кедры и скалы, земля и небо. Я не думал ни о чем, мною владело одно лишь желание — выбраться из этой проклятой тюрьмы, пусть со свинцовым грузом десятка пуль, но выбраться и умереть под настоящим небом.
Мы уже были на самом нижнем этаже. Свет не горел.
Оранжевые вспышки гранат и зеленые трассирующие пули озаряли пробоину в стене, через которую пытались проникнуть клановцы в надвинутых на лицо полупрозрачных металлических балахонах. Полицейские в черных комбинезонах и цилиндрических касках с защитными забралами встречали их искрометным огнем трехствольных автоматов. Каждая очередная вспышка освещала раскиданные вдоль пробоины трупы — чьи, невозможно было разобрать.
Я невольно остановился. Почти вся длина коридора отделяла нас от места боя. Было страшно двинуться вперед; но иного пути не было. И вдруг я увидел Лайонелла. Должно быть, он спустился на лифте, иначе ему не удалось бы опередить нас. Он бросился в самую гущу сражения; схватил валявшийся возле трупа автомат и, не обращая внимания на летевшие вдогонку пули, побежал нам наперерез.
