фоткать буду. Не тебя, шланги, – поспешно добавил я.
– А что именно тебя интересует? – кадет плавно следовал за мной, останавливаясь каждый раз, чтобы дать прицелиться для очередного кадра.
– Как у вас все организовано? Неужели вы действительно стремитесь прекратить череду перерождений? И главное: тебе нравится группа “Нирвана”?
Я замер с глупой ухмылкой, ожидая какого-то забавного ответа, но Майк остался равнодушен. Видимо, этот вопрос он слышал чаще, чем свое имя.
– Не особо, – ответил мьянмарец коротко. – И вообще, правильно говорить “ни бэ”. На западе все перекрутили.
– Век живи – век учись, – ответил я избитой фразой, которая на английском звучала еще хуже. Майк пожал в ответ плечами.
– Вообще, буддизм – это не столько религия, сколько философское учение, – начал свой рассказ кадет, пока я изображал фоторепортера. – Нас учат, прежде всего, тому, что любые потребности вызывают страдание, а страдание, в свою очередь, ведет к несчастьям и тьме. Пока мы не справимся со своими пороками, будет происходить череда перерождений. Наша задача – разорвать этот круг.
– И для этого вы медитируете? – блеснул я школьными познаниями.
– Это только одна из практик, – ответил кадет. – Но вообще, она и правда основная.
Пока юный мьянмарец посвящал меня в тайны своей веры, рассказывая о том, что, например, в буддистских преданиях фигурирует наш Иисус, я размышлял над философским учением, которое проповедовал Алуфтий для крепководских слуг. Отказ от страданий – удел наивных добряков-азиатов, а в городе эксплуататоров учение должно быть извращено. Ленивым обрюзгшим писателям нужно склонить рабов к своей воле, мягко внедрив в их головы, что всем положено только работать, отдавая силы на благо общества.
– Теперь можно складывать все обратно, – сказал я, как только сделал последнюю фотографию для многостраничного отчета о проведенной инспекции, который почему-то назывался сертификатом.
– Ты еще обещал научить меня скручивать шланги, – сказал Майк, послушно отделяя сопло от длинной макаронины.
– Смотри и впитывай, – я принялся показывать алгоритм, сопровождая каждое действие подробными комментариями. – Сначала из шланга надо убрать всю воду.
Я разъединил два крепежа и свесил один конец за борт, а потом ловко закинул другой на плечо, по мере продвижения вперед оставляя его за спиной. Вода медленно стекала по наклонной, заставляя висящее горлышко танцевать брейк под ритмичное хлюпанье. Недолго думая, Майк отсоединил следующий шланг и повторил операцию за мной.
– Теперь надо его промыть, – важно сказал я. – Только сначала найдем боцмана.
Когда я ходил на практику кадетом, со связью на палубе были большие проблемы. Никто из экипажа не брал с собой рацию, чтобы легко найти друг друга в любой момент. А уж ничего не умеющему юнцу такое высокотехнологичное средство связи вообще было противопоказано. Приходилось довольствоваться хождением кругами в поисках затаившегося начальника матросов. Порой на то, чтобы взять у боцмана квест, я тратил добрых полчаса. Тогда-то я и понял, что это великое искусство – создавать рабочий вид, но при этом надежно теряться.
С матросами дела обстояли еще хуже. Один раз я оставил пневмозубило без присмотра, потому что срочно понадобилось отойти. Когда я вернулся, аппарат исчез. Долго шатаясь по палубе, я наконец обнаружил, что зубило оказалось в руках амбала-плотника, который с упоением занимался чисткой и покраской люковых крышек, ведущих в трюм.
– Что ж ты, образина такая, утащил мой инструмент? – спросил я.
Матрос прервался, посмотрел на меня совершенно добрым взглядом и молвил:
– Видишь, ручка заклеена скотчем? Это я сделал. А значит, зубило мое. Ищи себе другое.
– Какая прелесть, – только и ответил я. Еще стоило бы добавить, что огромный филиппинский дядя нарушал технику безопасности. Если подключить пневматический отбойник к воздушной магистрали, то при наличии заклеенной ручки он тут же начнет жужжать и брыкаться. Не то, чтобы это приводило к травмам, но мне больше нравилось контролировать ситуацию, а не полагаться на случай и какой-то там скотч.
Сейчас ситуация была совсем другой. Боцман пропасть уже не мог, потому что всех членов экипажа обязали носить рацию с собой, и Роберто можно было просто позвать.
– Боцман, боцман, это третий зовет, – сказал я низким голосом, чтобы звучать более важно.
– Да, треха, слушаю, – отозвался начальник матросов страшным, будто из преисподней, голосом.
– Мне нужны шланг, пресная вода и насадка, – потребовал я начальственным тоном.
Дальнейшее описание работы не требуется, потому что сцена выполнила свою композиционную задачу.
[1] Safety (англ.) – безопасность. В контексте судна применяется относительно средств спасения и пожаротушения, учебных тревог и общих навыков выживаемости
Обстановка в доме философа становилась все более нелепой. По приказу Клофелины, близнецы подтянулись вслед за сестрой и заняли место непредвзятых судей, встав между креслами, в которых расположились соперничающие Алуфтий и Натахтал, по-берсеркски подогнув ноги. Кроме послушных детей, линию фронта разделяла софа, с которой свисали бока дамы. И в заднем ряду сидели Серетун с Астролябией, воспользовавшись оставшимися в комнате стульями.
Чтобы стимулировать философское мышление Алуфтия, из дома был вызван кальянщик, который в темпе вальса намешал хороший коктейль с ромом, доставшимся от повешенных пиратов. Это был последний запас контрабанды, который ждал переправки через катакомбы прямо в речной порт, откуда его развезли бы по всем будущим владениям Злободуна, но не сложилось. Пейтеромск заняли орки, и вся торговая сеть на этом рухнула.
Пары благородного напитка пиратов при первом же вдохе обожгли пищевод Алуфтия. Кровь быстро разнесла алкоголь по жилам, и ром ударил в голову, порождая безумные мысли о социальном устройстве города.
– Вам начинать, – произнес размякший философ. – Вы же гости.
– Ах, как это мило, – едко заметила Клофелина, с отвращением поглядывая на пологий стан мужа, но Алуфтий и бровью не повел. Присутствие друга и спиртные пары в корне изменили его линию поведения, высвобождая того самого монстра, который создал жуткие книги, подавляющие волю всякого читателя.
– Вам что, правда здесь нравится? – обратился Натахтал к детям.
– Нарушение, – сварливо проговорила дама с ожирением второй степени. – К судейской коллегии обращаться нельзя. Еще два проступка, и я буду вынуждена дисквалифицировать повстанца.
– Плохая, плохая затея, – Серетун треснул себя по лбу, и Астролябия кинулась успокаивать его. – Сейчас Сеня все провалит.
– Ты же знаешь, что это мир эскапистов, – миролюбиво заговорил Алуфтий, попыхивая хмельными парами. – Ой,
