Он умел проигрывать, этот Бей-баба. Он не собирался оправдываться или умолять.
— Ах ты… — праведно вознегодовав, начал Баг и осекся, не найдя подходящего сравнения. — Если бы да кабы – так и вся карма на дыбы!
— Погоди, — Богдан тронул единочаятеля за локоть. Снова повернулся к начальнику уезда. Мягко сказал: — Но ведь так можно до бесконечности, подданный Кучум. До бесконечности. Если бы, например, в конце мезозойской эры история повернулась чуть иначе – на месте Асланiва был бы океан, и только вершины Кош-Карпатского кряжа в качестве опасных для судоходства мелей поднимались бы к поверхности. Может, бросим все дела, посадим Ордусь на голодный паек и, пупы надрывая в течение многих лет, повернем сюда все реки и зальем Асланiв водами? Для справедливости?
— Вот вы и проговорились. — Глаза Кучума снова сверкнули. — Центр всегда нас ненавидел. Всегда издевался над нами! Над языком, над обычаями… Вы и впрямь, наверное, готовы были бы всю экономику империи бросить на то, чтобы нас утопить!
Богдан пожал плечами. Привычно поправил очки.
— Что за прок вам: убедить себя, что вас ненавидят, потом, якобы в ответ, от души и с удовольствием возненавидеть самим, а потом сделать все, чтобы вас и впрямь возненавидели, — и смотреть на возникшую на пустом месте всеобщую ненависть с благородным чувством выполненного перед своим народом долга! Однако не обольщайтесь: я вас даже сейчас не ненавижу. Мне просто очень жаль, — он мгновение помедлил. — Но штука в том, что тех, кто из-за вас сбился с прямого пути, мне жаль еще больше.
«Да, — растроганно подумал Баг. — Если бы он хоть вполовину умел так фехтовать, как умеет языком молоть – я бы поостерегся выходить с ним один на один…»
Но с Кучума все скатывалось, как с буйвола вода. Он был человек с принципами, человек выстраданных убеждений.
— Мы с вами говорим на разных языках, — высокомерно парировал он.
Богдан вздохнул.
— Похоже на то, — согласился он. Отступил назад и оглянулся на друзей. Устало улыбнулся. — Ну что же… Пора становиться кладоискателями?
— Ох, пора! — потер ладони Баг. — А еще Зозулю бы сюда привести…
— За чем дело стало? — спросил Богдан.
Привели ибн Зозулю, так и пролежавшего все это время в кустах со связанными руками и кляпом во рту. Теперь кляп, конечно, вынули, но рук не развязали. Физиономия цзюйжэня до сих пор хранила отпечатки железных пальцев Кормиконева, а элегантный черный халат был весь будто изжеван, к нему прилипли травинки, листочки и прочий живописный лесной мусор, столь радующий глаз на уютных солнечных полянках и столь дико выглядящий на парадном одеянии ученого. Владыка китабларни крупно трепетал, глаза его были полны слез, а губы искали, но не находили одна другую. Баг смерил его ироничным взглядом.
— Я не… — пролепетал несчастный. — Мне только… — потом, похоже, он нащупал нить. — Я просто ученый, мне было велено развивать науку определенным образом – я и развивал… Но ведь все равно – развивал! Даже в этих ужасных условиях наука не стояла на месте! Получены весьма репрезентативные результаты! — Он сдавленно всхлипнул.
— Ре! Пре! — с неподражаемым сарказмом проговорил Баг.
— Драг еч, драг еч, — успокоительно молвил Богдан.
— А чего ж он? Уж молчал бы!
Но тут до Бага дошло, что он презрительно передразнил ученого ровно так же, как вчера – Абдулла. Ровно теми же словами, и совершенно не нарочно. «А куда им, правда, деваться-то, бедолагам, — с неожиданно проснувшимся раскаянием подумал он. — Справа силовик с одной политикой, слева силовик с другой политикой – вот и попробуй открой чего-нибудь по-настоящему важное… Эх, карма их поломатая!» Сомнение посетило Бага, но тут же растаяло. «Да нечего мне нюни распускать! — решительно сказал он себе. — Деньги-то на свои раскопки Зозуля брал – у стариков отнятые, глаза закрывал на это. Будто оскудели фонды империи, назначенные на истинную науку. Ведь знал, что делал, скорпион, знал – и молчал. Совести недоставало ему, вот что! Кабинетное черепашье яйцо….»
— Этих возьмем с собой? — Баг ткнул в направлении Зозули и Кучума большим пальцем..
— Конечно, — сказал Богдан. — Заслужили.
Кучум куснул губу.
Плотной группой, которую замыкали державшиеся настороже Кормибобров и Кормимышев, они вышли в первый зал. От Бага не укрылось, как глянул Кучум на понуро сидевшего у валуна Абдуллу. Но тот даже на звук шагов не поднял головы.
— Подданный Нечипорук, — мягко позвал Богдан. — Хотите пойти с нами?
Абдулла покосился на него. На Кучума он старательно не глядел.
— Зачем? — безжизненно спросил он.
Богдан сделал вид, будто понял его буквально, и ответил:
— За кладом.
Абдулла резко выпрямился.
— За чем?
— За кладом, — повторил Богдан. Они остановились, поджидая. Абдулла медленно встал. Бек, глядя на него из-под кустистых бровей, повел плечами, словно проверяя, способен ли он быстро скинуть бурку и вступить в бой. Судя по лицу, он остался удовлетворен.
— Кажется, мы видели все основные помещения пещеры, еч Баг, — сказал Богдан.
— Похоже на то, — согласился Баг.
— Ну, и какое, на твой взгляд, самое просторное?
— Просторное? — вырвалось у Абдуллы.
И затем он так посмотрел на ибн Зозулю, что несчастный ученый, и без того весьма обескураженный всем произошедшим за последние сутки, тихо осел на ослабевших ногах и принял на каменном полу пещеры позу, отдаленно напомнившую Багу позу «отдыхающей феи реки Ло».
— Я немножко посижу, — пролепетал он, искательно заглядывая в глаза то Багу, то Богдану. — У меня ишемия… и камень в почке, кажется, шевельнулся…
— Конечно, посидите, подданный ибн Зозуля, — сказал Богдан. — Что уж теперь. Только не застудитесь на камнях, тем более, если почки. Пол холодный… Ну? — он повернулся к Багу.
— Казарма, — решительно сказал тот.
— Зал с койками, — подтвердил Кормибарсов. — Да.
— По-моему, тоже. Ну, попробуем оттуда.
Все оказалось до смешного просто и заняло каких-то полчаса. Вооружившись мощными переносными фонарями, кладоискатели в сопровождении человеконарушителей, коих, в свою очередь, блюли богатыри бека, углубились в узкий коридор, открывшийся за грудой старых ящиков и камней непосредственно за пыточной камерой. Когда коридор шагов через полтораста выстрелил еще более узким ответвлением влево, они без колебаний повернули туда. Чувствовалось, что в эти места подземного лабиринта давненько никто уже не заходил, надобности не было: пол был покрыт пылью столетий, а воздух – мертв и неподвижен.
