над своей работой, на нем была неизменная черная бейсболка NY Yankees, прикрывавшая глаза. Я также узнал древнюю амбарную книгу с вкладными листами, которую видел во время нашей предыдущей встречи. Как было известно в мире математиков, это был его единственный интеллектуальный ресурс: собственные его рукописные заметки, диаграммы и расчеты. Здесь были собраны записи за годы и десятилетия, нацарапанные шариковой ручкой или иногда карандашом, практически неразборчивые для посторонних, но которые сам Татаров с удивительной скоростью и легкостью мог использовать для доступа к заметкам и более ранним расчетам. Во время нашей последней встречи он признался мне, что начал использовать амбарную книгу со скоросшивателем еще до того, как ему исполнилось двенадцать лет, а несколько лет спустя приобрел огромный запас вкладных листов на тот случай, если их производители прекратят свое существование. (Время от времени я проверял их в Интернете, и они действительно были ликвидированы в 1991 году – вот только знал ли об этом Татаров?). Сама амбарная книга теперь была забита более плотно, но не так плотно, как я предполагал. Татаров не производил впечатления человека, удаляющего ненужные или лишние страницы.
Ялдинг ничего не сказал, чтобы представить меня, лишь прошел мимо, оставив меня стоять перед столом Татарова и ждать, когда тот меня заметит. Я стоял с каской в одной руке и с рюкзаком с цифровым диктофоном и личными вещами в другой. Не поднимая глаз, Татаров внезапно заговорил.
– Стоя здесь, вы заставляете меня нервничать, Мэтсон. Пожалуйста, присядьте где-нибудь.
– Извините, профессор.
– На нашей последней встрече я просил вас называть меня Кириллом, – сказал он, глядя на меня. – Просьба остается в силе.
– Да, сэр, а я предпочитаю, чтобы меня называли Бен.
– Я Кирилл. Не сэр.
– Извините.
– Вы уже уяснили разницу между теоремой и гипотезой?
– Я больше не совершу этой ошибки, – сказал я, встревоженный тем, что он вспомнил мою оплошность.
– Разумеется. Я ничего не забываю.
– Профессор, я имею в виду… Кирилл… я рад снова встретиться с вами. Спасибо, что предложили это интервью.
Начало не предвещало ничего хорошего. Я протянул руку, но он ее оттолкнул. Позади меня был пустой стул, поэтому я вытащил его вперед, неловко сел и достал из рюкзака диктофон. Это движение заметили некоторые люди сбоку от нас, что заставило меня осознать отсутствие приватности – условие, которого я предпочитаю придерживаться во время любого интервью. Татаров тоже отреагировал на появление диктофона и снова махнул рукой.
– Не сейчас. Не в этой обстановке. Раз вы здесь, я запишу все сам и в конце дам вам копию. Неразумно использовать незащищенный диктофон.
– Незащищенный… от кого?
– Хотя вы прибыли на эту встречу слишком рано и в спешке, и не явились, как было запланировано вчера, и сегодня утром вы не дали мне возможности подготовиться, мы можем начать немедленно. Если я устану от ваших вопросов или меня будет раздражать ваше присутствие, мы прекратим. Такое решение всегда будет за мной. Как только мы начнем, вы должны оставаться со мной и внимательно следить, пока я не скажу иного. Полагаю, вы согласны? – Он встал, поднял толстую амбарную книгу и сунул ее под мышку. – Вы явно готовы. Ничего пока не говорите. У нас здесь есть специальное звукоизолированное помещение, и я велел освободить для нас одну из комнат. Мы пойдем прямо туда.
Тогда: 2006 г.
Звукоизолированное помещение состояло из двух небольших комнат, расположенных рядом, но не смежных. Они располагались в дальнем конце коридора, по которому меня вели, когда я прибыл сюда. В отличие от всего, что я видел, в обеих комнатах были двери с замками. Татаров подвел меня ко второй комнате, своим значком открыл замок и провел меня внутрь. Стоя за ним несколько мгновений, я отметил, как сильно поредели его седые волосы со времени нашей последней встречи, какой морщинистой стала кожа на его шее. Он ходил и двигался сгорбившись. Пальцы руки, в которой он держал электронный ключ, были поражены артритом, суставы опухли. На тыльной стороне его ладони и на запястье выступали толстые вены.
Когда он повернулся ко мне, я увидел, что его водянистые светло-голубые глаза испещрены красными прожилками.
Проведя меня в комнату, он плотно закрыл дверь и щелкнул двумя электрическими выключателями на противоположной стене. Жалюзи над единственным окном бесшумно опустились. Давление во внутреннем ухе тотчас изменилось, я испытал чувство, как при снижении самолета. Рядом с каждым электрическим переключателем горели зеленые светодиоды. Стены на вид не имели звукоизолирующей обивки, но как будто были пластичными, что предполагало наличие слоя какого-то звукопоглощающего материала.
Татаров положил амбарную книгу на единственный в комнате стол и указал на стоявший у окна торговый автомат с напитками.
– Здесь есть четыре разных вида кофе, три смеси чая и горячий шоколад. Кофе непригоден для питья, чай тоже так себе. Горячий шоколад не отличается отчетливым вкусом. Не желаете чего-нибудь?
Его голос был странно бесцветным, как будто высокие и низкие частоты были тщательно отфильтрованы из него. Он звучал так, как если бы он говорил через небольшой динамик. Возможно, что-то подобное случилось и с напитками в автомате.
– Может быть, позже.
Я уловил ту же бесцветность и в своем голосе. Ощущение было такое, будто мой голос исходит откуда-то позади меня.
– Дайте мне знать, если почувствуете жажду, – сказал Татаров. – У меня вечно пересыхает горло в эти дни. Как долго вы собираетесь пробыть здесь, Бен? Надеюсь, не весь день.
– Я буду руководствоваться вами, – сказал я. – Я рад быть здесь, но я понятия не имею, в чем суть дела и что именно мы будем обсуждать.
– Но вы знаете, в каком журнале мы будем опубликованы?
– Только то, что это ежегодное издание для учеников с высокими баллами по математике, в основном подростков, которые учатся в средней школе.
– У вас нет никаких соображений по этому поводу?
– Я предположил, что это неким образом связано с гипотезой Пелерена.
Татаров в упор смотрел на меня. Выражение его лица ничего не выдавало.
– Если это так, – продолжил я, – предположу – смею предположить, – что вы либо решили гипотезу, либо близки к ее решению.
Мне было жутковато не только от оловянного звучания наших голосов, но и от его пристального взгляда, слезящихся глаз, желтой кожи лица.
– Это так? Наше интервью будет об этом?
Татаров еще пару секунд смотрел на меня, но затем отвернулся и положил обе руки на закрытую обложку амбарной книги.
– Нет, Бен, я бы
