– И что теперь? – нарушила молчание Алина.
– Не знаю, – ответил я, – побудем какое-то время здесь, а потом нам сообщат.
– И мы опять куда-то помчим?
– Наверно. Если они не найдут выход.
– А если они его не найдут?
– Тогда остаток нашей жизни пройдет, как у звезд эстрады, но только без поклонников и шика.
Исчерпав эту тему, мы вновь замолчали. Я даже начал засыпать, но во дворе заголосила сработавшей сигнализацией машина.
– Блин, и как тут только люди живут! – раздраженно выдала Алина, у которой вопли машины тоже не ассоциировались с трелью соловья.
– Они к этому привыкли и не замечают или считают, что так и должно быть. Нас все это бесит не из-за самого шума, как такового, а из-за того, что мы думаем, что в нашей жизни ничего этого не должно быть, и страдаем от несоответствия реальности нашему ожиданию. Однажды я умудрился заснуть под работающий за стеной перфоратор. Я просто принял его, как факт, смирился с его существованием, и совершенно спокойно заснул. Так что постарайся просто принять все, как оно есть.
– Смирение, как путь к счастью?
– Именно. Если что-то нельзя изменить, с этим лучше смириться. По крайней мере до тех пор, пока не появится возможность хоть что-то в жизни изменить.
– Знаешь, я тут только что поняла… то, что снами сейчас происходит и есть жизнь, только в сжатом ее состоянии.
– В смысле? – не понял я.
– А ты сам подумай: разве не являются наша уверенность в завтрашнем дне, стабильность, наши планы на будущее лишь успокоительной пилюлей, тогда как на деле мы только и делаем, что ждем в очередном временном пристанище, которое мы лишь в силу непонимания происходящего считаем своим постоянным домом, очередного звонка судьбы, после которого, хотим мы того или нет, нам придется вскакивать с постели и быстро рвать когти в следующий пункт назначения.
– Да ты у меня философ, – ответил на это я и поцеловал ее в губы.
– Нет, правда, разве я не права? – вернулась она к этой теме после поцелуя.
– Ты всегда у меня права. Все будет хорошо. Я обещаю…
Во сне я увидел его. Мы сидели на берегу Дона в том самом месте, где я в детстве, я тогда учился классе в четвертом, ловил на макуху сазанов по пять – восемь килограмм каждый. Ловил, а потом, как бабка отшептала. Перестала мне нравиться рыбалка, и все, больше ни разу удочку в руки не взял.
– Ты же помнишь, как надо тянуть большую рыбу? – спросил он.
– Еще бы, – ответил я.
Чтобы рыба не сорвалась с крючка, ее надо вытягивать нежно, пока идет, а когда она сильно начинает вырываться, леску стоит попустить, пока рыбина не успокоится, а потом опять начинать ее медленно тащить, и лишь когда она окончательно вымотается, ее можно вытаскивать на берег, но не раньше, так как эта тварь на мелководье может вполне порвать леску, а если леска вдруг обмоталась вокруг руки или ноги, то может и утопить незадачливого рыболова.
– А жабрами дышать умеешь? – задал он следующий вопрос.
Я хотел, было, ответить нет, как вдруг поймал себя на том, что всю жизнь только жабрами и дышу. Это открытие заставило меня потерять дар речи.
– Я вижу, ты понял. Ладно, до встречи, – сказал он, хитро мне подмигнув.
– Да пошел ты на хер! – ответил на это я.
И проснулся от надрывных воплей телефона.
– У вас ровно сорок минут на сборы, – сообщил мне незнакомый голос, – завтракайте, одевайтесь и выходите. Квартиру запирать не нужно. Лишние вещи оставьте в квартире. У подъезда вас будет ждать сорок первый «Москвич» зеленого цвета.
– Ну и колымага, – сказала Алина, выруливая со двора. – Это ж как надо ненавидеть москвичей, чтобы так обозвать это корыто.
– В свое время о таком корыте можно было только мечтать.
– Куда едем?
– Следующая станция хутор красный, – ответил я, прочитав СМС.
Поистине человек – это сволочь, привыкающая ко всему. Не прошло и двух недель, а мы с Алиной уже втянулись в сумасшедшую кочевую жизнь. Мы нигде не задерживались больше трех дней, а из некоторых квартир нам приходилось драпать, едва мы успевали войти. Не скажу, что мы были счастливы и возгорелись желанием жить так до конца наших дней, но мы уже начали относиться к происходящему, как к ставшей постоянной временной плохой работе.
Мы лежали в постели в одной из новочеркасских квартир. Алина гладила меня по животу и груди, а я мысленно пускал слюни от удовольствия. Я лежал на спине. Глаза были закрыты, рот – приоткрыт, а согнутая в локте левая рука была поднята вверх. Короче говоря, у меня была такая же поза, какую принимает собака или кот, когда им чухаешь живот. Возможно, я даже начал урчать от удовольствия. Вдруг Алина без всякой на то видимой причины перестала меня гладить.
– Опусти руку и закрой рот, и вообще ты выглядишь странно, – сказала она. – Вставай. Нам надо поговорить.
– А лежа поговорить нельзя?
– Вставай. Разговор будет серьезным.
– Тогда, может, по чашке кофе? – предложил я, скорчив как можно более жалостливое выражение лица.
– Ладно, иди, вари, – согласилась она.
Пока я варил кофе, Алина успела одеться и привести себя в порядок. Она надела даже туфли. Я же как был, так и остался в семейных трусах и тапочках.
– Так не честно, – сказал я, когда она при полном параде села за стол.
– Ты прописал всю мою биографию? – спросила она, проигнорировав мои слова.
– Мне пришлось, когда ты согласилась на допрос с пристрастием, чтобы меня сдать. Если бы я не вмешался…
– Я знаю, – улыбнулась она, – именно для этого все и было задумано. Но я не об этом. Ты же знаешь, в каких условиях я росла.
– Я вообще удивляюсь, как ты не свихнулась.
– Меня спас мой талант, который, как и твоя способность проникать в лабиринт судьбы и даже незначительно его корректировать, является способностью приобретенной.
– Что ты хочешь этим сказать? – насторожился я. Я уже понял, что разговор меня ждет не из приятных, но еще не догадывался, с какой стороны ждать подвоха.
– Тот тип, от которого мы бежим… пришло время тебе с ним встретиться.
– Так ты?.. – я не хотел верить своим ушам.
– Все это время работала на него? – произнесла Алина за меня эти слова. – Не совсем так. Я не работаю на него, я действую вместе с ним, потому что я так хочу, потому что благодаря этому моя жизнь обретает смысл… мой смысл. А я обретаю свободу.
– Но как? Ты же постоянно была под наблюдением. И в твоей судьбе… о нем же нет и намека! – сорвался я на крик. Я был вне себя от злости. Наверно, если бы нас не разделял стол, я бы вцепился Алине в глотку.
– Он может не оставлять следов, – совершенно спокойно объяснила она. – А твоя реакция вполне объяснима. Думаю, мне повезло, что ты меня так сильно любишь, иначе ты бы меня избил.
