— Веня! — охнул Скопцов — и на сей раз действительно покраснел, поскольку возглас вырвался у него сам, и граф немедленно посмотрел в его сторону столь видящим взглядом, что не продолжить было нельзя. — Простите, я не должен был… Не должен… Это личные вопросы. Я тоже не знаю, насколько верно предположение, будто Твирин — это господин Ивин, и я вполне доверяю доводам хэра Ройша, но если это бредовое предположение всё ж таки верно… Хикеракли говорил, а точнее, упоминал, что господин Ивин не питает к вашему, граф, другу большой симпатии. В том смысле, что, может быть, немного… завидует. Только не просите подробностей, пожалуйста, это, в общем-то, не наше дело. Но, видите ли, я невольно подумал, что Вени здесь нет, а он ведь, кажется, своей связи с листовками не скрывал и за пределами нашей компании…
Конечно, тут было бы неуместно говорить и даже думать о том, что Скопцов и сам не сумел проникнуться к Вене чрезмерно светлыми чувствами, но, как ни странно, это в любом случае не играло роли. Важно было, что графу Веня очевидно симпатичен и дорог, а в листовках он, напротив, не виноват — или, вернее, вовсе не он один виноват, и бесчестно было бы ему одному за весь Революционный Комитет пострадать.
Скопцов испытывал изрядные затруднения с пересказом чужих и не слишком публичных переживаний, но граф вряд ли сумел это оценить. Он внимал с вежливым недоумением — кажется, говори Скопцов на индокитайском, граф и то понял бы больше. С учётом его любви к Индокитаю — наверняка.
Обидеться на это было невозможно.
— Экий вы сентиментальный роман выдумали, — усмехнулся господин Солосье. — С другой стороны, если вы выдумали, а участвуют в нынешней кутерьме ваши же друзья, одной, гм, лужайки цветочки, то где гарантия, что у них не такие же сентиментальные романы на уме?
— По-моему, на сегодняшний день уже достаточно допущений, — слабым голосом пробормотал граф. — Я пресытился.
— Я тоже, — неожиданно громыхнул Мальвин, и в нём вновь проступило куда больше военного, чем экзаменатора. — Господа, я думал, чтобы удовлетворить мою потребность в точных сведениях, придётся идти на площадь, но сейчас понимаю: нет, не на площадь, а прямиком в казармы.
— Куда, простите? — заинтересованно наклонился вперёд хэр Ройш. — Разумеется, мы бы все сейчас много отдали за более конкретные сведения из казарм, но неужто вы полагаете, будто вам добраться до них будет проще, чем тому же господину Скопцову?
— Я префект, — ни на секунду не усомнился Мальвин, — а потому могу представиться парламентёром от Академии. Господин Пржеславский меня не назначал, но я вправе принять подобное решение самостоятельно.
— Допустим. И вы полагаете, что сможете после этого из казарм выйти?
— Думаю, да.
Скопцов понял, что удивлён, хотя удивляться было решительно нечему — недаром ведь у префекта Мальвина проступила военная выправка? Человеком же он действительно всегда был дотошным, а слухи из казарм…
Может, ему просто сделалось обидно, что кому-то потребовалось собирать по казармам собственные слухи.
— Если вдруг я задержусь, надеюсь, мы всё же сможем поддерживать связь, — кивнул Мальвин и вышел. Хэр Ройш удовлетворённо расправил на юбке воланы, явственно занося новые факты действительности во внутренний каталог.
А может, дело было в чём-то ином. Может, в непривычно громком, как если бы он с кем-нибудь спорил, прощании Мальвина прозвучало некое чувство, которому Скопцов не решился бы сходу подбирать название — да и сам Мальвин наверняка изумился бы, укажи ему кто-нибудь, что в деловитых его словах мелькнула надежда.
Но кое-что подчас заметней со стороны.
Глава 37. Мышление перспективами
Гныщевич ожидал со стороны Цоя Ночки всяческой excentricité, но не столь прямой наглости. В этом даже нечто успокаивающее имелось: пока таврский толстосум остаётся до смешного жадным, есть в жизни постоянство.
— Давай ещё раз. Ты мне предлагаешь у себя же воровать? Так ты понимаешь производство?
— Ну отчего ж вороват’? Это небол’шая контрабанда, никому не убудет.
— Кроме моей репутации, как только разберутся. Подумай заново.
Цой Ночка сегодня пребывал в настроении хорошем, а Гныщевича принимал в собственной резиденции. Умудрился же, толстосум, отстроить себе в крошечном таврском райончике почти настоящий особняк! Больше похожий на Алмазы, чем на жилища аристократов из Усадеб, но это уже частности. Всё равно роскошествовал. Теперь ещё и соорудил un garage для дарёной «Метели», хоть кататься ему на ней было некуда.
Что-то эта «Метель» в Цое Ночке переменила, и чуял Гныщевич, что не ценой своей, а тем, как вовремя догадался он свой подарочек презентовать. Проявил хватку и сообразительность.
И теперь Цой Ночка почитал его за взрослого.
Разговаривали они сегодня не как отец-хозяин и сын-слуга, а как партнёры. Вот только к партнёрам у Цоя Ночки было отношение истинно кровососущее. Наизнанку выворачивал. Мягче и прямее, чем обычных, неродных, но всё же.
— Ты пойми, — вернулся к увещеваниям Гныщевич, — я себе подлог позволить не могу. Ну сговорюсь я с ювелиром, давай даже представим, что он не выдаст. Ты думаешь, у аристократов своих ручных ювелиров нет? А в других городах? Думаешь, они фальшивку от камня не отличат? C'est stupide, так не делают. Да и если бы я тебе отсыпал, кому ты эти брильянты сбывать будешь, равнинным таврам? Не смеши.
— Жадный ты, мал’чик, — насупился Цой Ночка.
— Не я себе дом на полрайона отхватил.
Цой Ночка задумался и тем опять произвёл на Гныщевича приятное впечатление. Раньше он при детях молчать себе не позволял, а если и молчал, то всегда с таким хитрым лицом, чтоб думали, будто всё он знает, просто жилы тянет. Гныщевича-то паузы эти не печалили, он зато в них сорок новых слов успевал вставить, но всё равно сейчас самолюбие волей-неволей тешилось.
Acceptation — это брильянт каратами побольше, чем на всех «Метелях».
— Ну и что ты мне тогда можешь предложит’?
— Тавров могу нанять, — Гныщевич поднял руку, прерывая предсказуемое разочарованное мычание, — и не ной! Ты б сам определился, тебе чего нужнее — влиться в общество или от него отгородиться, а то на двух конях скачешь. Если тавров с росами за один станок поставить, это первый шаг к тому, чтоб от вас на улицах не шарахались.
— А зачем мне хотет’, чтоб не шарахалис’? — хитро улыбнулся Цой Ночка.
— Tu peux faire ce que tu veux. Ещё вот чего придумал: могу тебе на заказ автошек сделать каких надо. Задёшево, конечно. Я посмотрел, там под сиденьями есть место для тайных отделений — уж ты сыщешь применение, не сомневаюсь. Дело не одной недели, но зато возможности безграничны.
