Уин-райятук уже по-другому разглядывал гигантские ивы, росшие у самого края озера; каждое дерево так вытянулось над водой, как если бы пыталось вернуться в более древнюю страну, лежащую за туманом.
Здесь убийство — самое обычное дело, подумал он. В следующий раз, когда он придет сюда, на берегу вырастет новое дерево, вырастет из грязи, в которое медленно погружалось исковерканное тело лодочника, кружась вокруг корней деревьев.
Почувствовав, что опасность миновала, а отец в шоке, Мортен медленно встала на ноги и уставилась на пустое озеро.
— Они убили его? — спросила она. Уин мрачно кивнул. Он увидел все, что хотел увидеть, что был должен увидеть. Взяв дочь за руку, он повел ее к твердой земле. Но всадники по-прежнему интересовали Мортен.
— Почему ты засмеялся, когда я спросила тебя, куда они идут? — опять спросила она, когда они вернулись к реке и пошли обратно по лесной тропинке.
— На самом деле я не смеялся, — ответил Уин. — Просто вспомнил эпические рассказы из моего времени. В них герои легко попадали в потусторонний мир. Иногда ты сражаешься с гигантскими собаками или змеями, но, обычно, всегда находится подходящая пещера или колодец, и ты немедленно оказываешься в потустороннем мире.
Он остановился, чтобы отдышаться, и сел на мшистый ствол дуба, протянувшийся через реку на другую сторону; под ним метались рыбы с серебряными плавниками.
— Но в Лавондисс ты не можешь войти просто так, — продолжал Уин. Он говорил больше себе, рассеянно глядя вдаль. Мортен глядела то на него, то на речную жизнь. — Ты должен найти правильную дорогу. И каждый путешественник — свою. Настоящая дорога в сердце неведомого края лежит через лес, намного более древний, чем этот. — Он посмотрел вверх, на блестящее осеннее небо, видневшееся сквозь плотную листву. — Но вот вопрос... как мы можем войти в этот старый лес? Когда-то давно сила действовала и дорогу можно было найти. Но уже ко времени твоего народа, тутханахов, остались только деревянные символы, идея, слова и шаманские ритуалы людей вроде меня... — Он улыбнулся Мортен, которая закрутила одну из косичек вокруг пальцев и с напряженным участием смотрела на него карими глазами; возможно она думала, что отец расстроен. — Шаман-обман — это я. Поддельный. Райятук.
— Иньятук, — добавила она, не понимая.
— Да, иньятук. Волшебник. Варлок. Маг. Друид. Ученый. Я знаю множество имен, которые использовали на протяжении истории человечества, но все они означали одно: эхо потерянного знания. И никогда — страж силы. Это справедливо даже для ученого. — Он отвернулся от девочки и посмотрел на бушующую силу природы, молчаливую силу леса. — Хотя, возможно, я не прав... возможно ученый может найти свою дорогу в первый лес...
Мортен прервала его, подняв руки; знак, что обличительная речь на двух языках, в том числе мистическом, расстроила ее. — Но если в Лавондисс действительно так трудно войти, почему эти всадники все равно пытаются? Если ты не можешь войти в место, где душа убежала от времени, зачем пытаться?
Сложный вопрос от неолитического восьмилетнего ребенка. Уин помолчал, отдавая должное дочери, ласково ущипнул за щеку и улыбнулся.
— Потому что так действует легенда, миф.
— Я не понимаю, что такое миф, — сердито пробормотала она.
— Источник, — поправился он, хотя и понимал, что ее это не успокоит. — Дорога в тому, что лежит в сердце легенды. Самые древние животные приходили в страну, распространялись и плодились, но сначала они должны были найти эту землю. Райятук должен обойти весь мир в течении бесконечной ночи, и только тогда он сможет найти древнейшую кость и накормить себя ее жизненной силой, только тогда он сможет вырасти и протянуть руки к небу, только тогда из его пальцев родится иньятук, запоет спрятанному Солнцу и принесет в мир свет.
— Все это я знаю, — прошептала Мортен.
— Очень хорошо, что знаешь. Все ищут свое место в мире. Искать. Находить. Рисковать. Искать путь домой. Находить путь в самый первый дом. Рисковать... в историях всегда есть мысль об исследовании потустороннего мира. Эти путешественники — сами по себе легенда. И они — мифаго, сны... и ведут себя в соответствии с воспоминаниями, сном, из которого вышли. Они не могут поступать иначе. Человек, который уже прошел по этой дороге, который сотворил твой народ и болото, оставил за собой жизнь, действующую так, как он помнил. Сыновья Кириду не могли пощадить лодочника, потому что в легенде они его не пощадили. Узор легенды связывает их по рукам и ногам, они совершенно беспомощны. Их призвали, и они пошли. Только человек, прошедший здесь раньше... и я... только мы двое свободны делать то, что хотим. Мы не из сна. Мы из настоящего мира. Мы сами творим мир вокруг себя. Мы наполняем лес людьми и животными. Наши забытые предки материализуются перед нашими глазами, и мы не можем остановить этот процесс...
Мортен заботливо и беспокойно посмотрела на отца. До дома еще далеко. Однажды она рассказал ему свои ощущения, и теперь Уин в точности знал, о чем она думает. Его слова вызывали в ее голове сладкие звуки, создавали мысли и образы, хотя он часто говорил о том, что она не могла понять. Однако она постепенно пугалась. Его слова были призраками, а призраки не могли спокойно лежать в сознании, они тревожились и беспокоились. И заставляли сердце бежать быстрее.
Уин замолчал, и она опять спросила:
— А этот человек-который-прошел-раньше, он добрался до Лавондисса?
Уин-райятук улыбнулся.
— Именно этот вопрос я часто задаю себе. Хотел бы я знать ответ...
Его дочь уселась на гниющий ствол, наклонилась вперед и положила подбородок на руки.
— А я спрашиваю себя, кто он такой.
— Человек, обреченный на путешествие, — ответил ее отец. — Отмеченный судьбой. Человек, ищущий победу. Кто-нибудь из них или все сразу. В нем могла быть личность из любой эпохи, предшествующей его рождению. Он мог переодеться в плащ, украшенный перьями тысяч легенд. Но он был изгнан из своего мира. Из запретного места. Когда изгнанник входит в лес, изменения бегут под листвой как огонь. Лес высасывает из него сны...
— Как Тиг, который высасывает призраков из костей.
— Да. Я так думаю. Но, вытягивая сознание, лес теряет что-то свое. Так и должно быть: миф создается из объединения, как пламя возникает из искры и дыхания. Пламя означает изменение. Именно это мы и видим сейчас: тотемы изменились, домик смерти переполнен, терновник покрыл холм. Кто-то из моего мира идет сюда, и лес наклоняется навстречу ему, напряженный и нервный, щетинится силой. Ты видишь это? Чувствуешь?
