Как ни подступал к нему Долф с расспросами, он больше не сказал ни слова. Нет, не одна только смерть маленького Каролюса печалила Йоханнеса, понимал Долф.
Йоханнес боится, но чего?
«Завтра мы увидим Геную!.. Завтра мы выйдем к морю!..» Весть мигом облетела колонну, и ребята невольно ускорили шаг.
Николас, поддавшись общему нетерпению, быстро шел впереди в своей накидке, которая уже не сияла белизной, как в самом начале пути, но зато была перетянута расшитым драгоценными камнями поясом, с которого свешивался изящный кинжальчик в серебряных ножнах. Пояс Каролюса!
Долф полагал, что маленького короля похоронили вместе с принадлежавшими ему драгоценностями. Но Николас, очевидно, не устоял против искушения и присвоил себе кинжал. Долфу поступок бывшего подпаска показался детской выходкой, хотя, в общем-то, ему было все равно. Сколько бы ни наряжался Николас, напуская на себя важный вид, он оставался все таким же ничтожеством — вожака из него никогда не получится. Увешанный золотом и драгоценными камнями, он останется игрушкой в руках Ансельма, послушной марионеткой, безвольной и готовой унижаться.
Однако Долф недооценивал то впечатление, которое производил внешний вид на людей средневековья. Он и не подозревал, как много он потерял в глазах своих спутников, позволив Николасу увенчать себя знаками королевского достоинства.
«Генуя близко!.. Завтра мы будем в Генуе!..» Эта новость распаляла воображение детей, уверенных, что с песчаных отмелей Генуи им откроется Иерусалим на противоположном берегу моря. Наконец-то они у цели! Теперь оставалось всего-навсего дождаться, пока море отхлынет от берегов, и они с ликованием ворвутся в Белокаменный Город. Ох, ну и нагонят же они страху на нечестивых турок! Больше всех тараторил, конечно, малыш Тисс, готовый померяться силой с огромным медведем и сразиться врукопашную с десятью сарацинами.
Колонна неожиданно застряла. Слева от наезженного тракта угрожающе поднималась каменная башня, на вершине которой толпились лучники. Дорога была перекрыта: ребят поджидали всадники и воины с алебардами — передовые дозоры городской стражи. Не защищенная со стороны моря, Генуя другим своим концом примыкала к предгорьям, в которых находили приют многочисленные шайки бродяг и разбойников, и потому с этой стороны подходы к городу надежно охранялись. Генуя в эти дни слыла богатейшим, могущественнейшим и самым укрепленным из городов Средиземноморья. Никому не удавалось приблизиться к городу незамеченным. Внезапная остановка вызывала ропот недовольства среди охваченных волнением детей.
Вместе с Долфом Леонардо протиснулся вперед — дон Ансельм и Николас уже вели переговоры с командиром стражников. Изумленью Долфа не было пределов, когда он услышал, с какой легкостью мрачный монах объяснялся на тосканском наречии!
Долф по собственной инициативе уже несколько недель брал у студента уроки итальянского языка и все-таки почти ничего не мог понять. Леонардо пришлось взять на себя обязанности переводчика.
— В городе узнали о нашем приближении. Дож [20] не позволил впускать нас в город, крестоносцам разрешают выйти к морю, но только по другой дороге, которая ведет на берег у юго-восточной окраины города.
Детям было все равно, какой дорогой идти, лишь бы она привела их к морю, но Ансельм, как видно, разозлился и потерял всякое терпение.
— Генуя еще пожалеет об этом!
Он наговорил множество всякой всячины, призывая на город и его жителей громы небесные, и вел себя, словно уличный торговец, который норовит всучить покупателям второсортный товар. Стража была неумолима. Детям не будут чинить препятствий, пусть себе идут к морю, но Генуя отказывается принять их.
К спорящим приблизился дон Йоханнес, который вдруг удивил всех: он обнял командира стражников и сквозь слезы, струившиеся по щекам, проговорил:
— Господь да благословит тебя за это, добрый человек, а я буду каждый день молиться за тебя.
Ансельм наградил своего собрата увесистым тумаком, но тот продолжал:
— Нам вовсе ни к чему заходить в город, дойти бы только до берега моря — и мы будем счастливы.
Долф не понимал причину внезапной встревоженности Йоханнеса, Николас тоже во все глаза таращился на толстого монаха. Что это ему взбрело в голову?
Так или иначе, кордон стражи, отрезавший дорогу к городу, означал, что путникам придется делать петлю.
Двое всадников, отправившихся с ними в качестве провожатых, указывали путь. И вот в разгар полуденного зноя они увидели внизу море. Справа, окаймленная холмами и отрогами гор, в широкой долине лежала Генуя, нежась в солнечном сиянии. Сверху город напоминал бриллиант, добытый среди скалистых ущелий сказочным великаном. Бриллиант выпал у него из рук, скатился по склонам холмов да так и застрял здесь между горами и кромкой воды. Бесчисленные башенки сверкали под лучами солнца, словно грани бриллианта, а между ними рассыпались блестками крыши домов — целое море крыш! — и над всем этим великолепием вздымался купол собора, половина которого еще была скрыта строительными лесами.
Долф вместе с тысячами ребят, застывших на холме, изумленно рассматривал грандиозные укрепления, набережные, гавань и пристани. Перед ними вырос один из богатейших и наиболее влиятельных торговых центров Европы, который в тысяча двести двенадцатом году превосходил своим могуществом и усиливавшуюся Венецию, и древнюю Пизу. Город контрастов: величественные соборы соседствовали здесь с грязными харчевнями, дворцы — с трущобами, свалками, навозными кучами, и все это рядом! В городе множество бездомных собак, бродячих кошек, а сколько роскошных экипажей, драгоценных украшений, и повсюду нечистоты. На улицах Генуи можно было повстречать выходцев из разных стран: датчан и арабов, славян и греков, ирландцев, болгар, сирийцев. Попадались там крестоносцы, отставшие от своего войска, разорившиеся торговцы и зажиточные купцы, толпы попрошаек и бродяг. Средоточие тайн, заговоров, убийств — и одновременно сокровищница произведений искусства, доставленных сюда из всех известных в ту пору частей света. Исполин, купавшийся в роскоши и плодивший бедность. Мощная крепость, ослабленная впоследствии раздорами собственных жителей. Ожившее воплощение богатства и великолепия, однако мраморные ступени соборов были здесь усеяны нищими калеками. Во дворцах кишели крысы и блохи, и вшей было наверняка больше, чем людей. Город, которому суждено решить судьбу семи тысяч маленьких крестоносцев.
