На кухне какой-то сосредоточенный В. пыхтел, пытаясь сдвинуть печку с места.
- Точно как я два дня назад, - сказал себе В. и тут же осекся: - Глупец, он и есть ты!
Парочка В. слонялись туда-сюда бесцельно, а один задумчиво ковырял стену пальцем, время от времени пробуя на вкус то, что ему удавалось отскрести. Другой В. с горящими пьяными глазами направился прямо к В. настоящему и повис на нем, крепко обхватив его за шею руками. Распустив слюни, он попытался поцеловать В. в губы.
- Тьфу ты! - плюнул настоящий В. прямо ему в лицо и с трудом оторвал от себя того, кого Джадж, наверно, назвал бы похотьным невыраженцем. Похотьной невыраженец, впрочем, ничуть не стушевался, а принялся приставать к другому В., которого смело можно было поименовать грустьным невыраженцем. У этого в глазах застыла вся мировая скорбь. Брови его сложились домиком и уже не изменяли своего положения.
- Вот ведь, боже мой, - пробормотал В., - неужто и у меня бывает такое лицо? Не хотелось себе в этом признаваться, но, видимо, эту гримасу невыраженец позаимствовал именно у В. и ни у кого другого.
Тут на кухню вбежал тяжело дышащий В. Видно было, что он неимоверно раздражен. Он озирался вокруг в поисках кого-нибудь, на ком можно было бы выместить свою злость. Он кинулся было на настоящего В., но получил хорошего пинка и отлетел прямо к В., колупавшему стену, который тут же был им использован в качестве боксерской груши.
-Кошмар! - вскрикнул В. и, схватившись за голову, побежал в ванную комнату. Он надеялся там закрыться и хоть какое-то время не видеть этих исчадий ада. Однако, ему не суждено было уединиться, так как в ванне сидел, как и следовало ожидать, очередной невыраженец, который с отсутствующим видом поливал себя несуществующей водой из душа.
В. вышел из ванной в полной прострации. Он не знал, куда податься. Единственное, что ему оставалось – это пройти в комнату, сесть там в кресло и молча наблюдать за самым странным зрелищем, которое ему когда-либо доводилось видеть.
Он порадовался, что убрал Парадный Татачи в чулан – попади он в руки этих одержимых В., здесь неминуемо пролилась бы кровь. Невыраженцы неистовствовали. От нечего делать, В. стал их классифицировать. Он насчитал двух злостьных (эти все порывались поколотить других), три штуки скорбьных или грустьных (они просто расхаживали с мрачными лицами), и двух похотьных (которые липли ко всем подряд). Еще было двое плакостных В., которые непрестанно лили слезы, и двое каких-то совершенно безумных, с такими страшно искаженными лицами, что В. боялся даже смотреть на них, их В. назвал свихнувшиеся.
Трем более-менее спокойным воплощениям самого себя В. затруднялся подобрать название, поэтому он окрестил их просто тихонями. А один В. расхаживал таким надутым индюком, что В. ни минуты не сомневался, что имеет дело с высокомерностным невыраженцем. Еще один В. постоянно пытался что-то отобрать у других и спрятать несуществующее добро под кроватью. В. догадался, что это был жадностьный невыраженец.
Другой В. постоянно косил недобрым взглядом на остальных В. и ставил им исподтишка подножки. В. подумал, что это должен быть завистьный невыраженец. Тот В., что копошился у печки, видимо, был одержим упрямством, потому что он никак не желал с этой печкой расстаться и, невзирая ни на что, по-прежнему продолжал пыхтеть, пытаясь сдвинуть ее с места. В. обозвал его упрямым ослом.
Невыраженцу с недобро-хитроватым лицом В. затруднялся подобрать наименование, но в конце концов нарек его пакостьным невыраженцем, только потому, что тот находил явное удовольствие в наблюдениях за тем, как злостьные невыраженцы лупили других. Тот, что ползал на четвереньках, был заклеймен как самоуничижаюстный невыраженец.
В. разглядел в углу еще одного субъекта, у которого в глазах рисовался такой живописный ужас, что В. тут же понял, что это страшной невыраженец. И оставался еще экземпляр в ванной комнате, которого В. окрестил попросту недоумком. Итого ровно двадцать два невыраженца. Эта цифра впечатляла. Если Джадж был так потрясен наличием одного своего невыраженца, то что он сказал бы о том, что у В. невыраженцев оказалось целых двадцать две штуки!
Сам В. был в совершенном смятении. Волей-неволей ему пришлось любоваться на одержимых В., и он вдоволь насмотрелся на все свои негативные проявления. Особенно он устал от плаксивых В., которые чуть ли не лужи на полу налили из своих слез. Эти В. выглядели так жалко, что В. зарекся когда-нибудь плакать. Впрочем, и остальные невыраженцы не уступали плаксивым в редкостном очаровании. Более всего были хороши те двое безумцев, из которых один уже разодрал себе в кровь лицо, а другой строил такие гримасы, что казалось, у него вот-вот вылезут глаза из орбит или порвутся щеки.
Наблюдая за невыраженцами, В. обнаружил, что они представляют собой воплощение только одной определенной эмоции. Невыраженец постоянно находился в одном и том же настроении, которое, по-видимому, не мог изменить. Так, похотьные были одержимы похотью, злостьные – злостью, скорбьные – скорбью и так далее. Невыраженцев можно было скорее назвать «выраженцами», потому что они как раз всеми силами старались выразить ту эмоцию, которую олицетворяли. Их буквально распирало от переполнявшего их чувства. При этом, все, что существовало вокруг них, было только объектом для излияния этого чувства. Поэтому похотьным было все равно, к кому липнуть, а злостьным было все равно, кого дубасить.
Невыраженцы были особенно отвратительны тем, что, внешне походя на людей, они тем не менее людьми в полном смысле этого слова не были. Если человека, даже поглощенного своим чувством, обычно все же можно было успокоить, то с невыраженцами на подобный трюк нечего было и рассчитывать. Они ничего не видели и не слышали, кроме того, что хотели видеть и слышать. Злостьным все время казалось, что им угрожают, похотьным – что все вокруг них так же одержимы сладострастием, как и они, для плакс любое слово было только поводом лить слезы, а двое безумцев и вовсе ничего не слышали и не видели. А что уж такое там сидело в ванной, и как оно воспринимает окружающую реальность, В. боялся даже подумать.
Было неприятно осознавать, что в некоторые минуты своей жизни В. ничем не отличался от своих невыраженцев. Он, наверно, и выглядел точно так же, как они, когда был одержим эмоциями. И точно так же он не обращал ни на что вокруг внимания, целиком погрузившись в свои переживания.
В. долго наблюдал за своим ожившим безумием. Но вечно так продолжаться не могло. В. и сам начинал сходить с ума, наблюдая за своими невыраженцами. Но что он может поделать? Выгнать их некуда. Как же ему избавиться от них? Может быть, стоит перебить всех этих обормотов? Но вдруг после того, как он их прикончит, они не исчезнут, а будут разлагаться и смердеть? Тогда уж В. точно крышка. Двадцать два трупа это не шутки.
