— Потому что процесс восстановления подходит к концу, и тебе скоро надо будет просыпаться, — сказал Борис. — И мы увидимся с тобой уже в реальном мире, и тогда я действительно поздравлю тебя с началом твоей новой жизни.
— Мне что-то нужно делать? Как-то подготовиться? — спросил Гусев.
— Нет, делать ничего не нужно. Важно лишь одно — ты должен знать, что мир, который окружает тебя сейчас, на самом деле не существует и скоро закончится.
Гусев затушил окурок в пепельнице и тут же прикурил новую сигарету.
— Выходит, я все это придумал себе сам?
— Придумал или вспомнил. Тебе нужны доказательства?
— Хотелось бы.
Березкин дернул головой.
— Самое очевидное — это Черная Лотерея, — сказал он. — Вспомни «Седьмую жертву» Шекли или его же «Цивилизацию статуса», там тоже был похожий эпизод. «Бегущего человека» Кинга или одноименный фильм со Шварценеггером. Этот мир — лоскутное одеяло, которое сшил ты сам. Из того, что видел, читал или о чем думал.
— Довольно слабый аргумент, должен сказать, — заявил Гусев. — Фантасты написали столько всего, что, порывшись в груде книг, можно выудить пару-другую удачных прогнозов практически к любому пути развития. Если вдуматься, даже вот этот самый наш с тобой разговор тоже глубоко вторичен. Помнится, в другом фильме Шварценеггера его героя как раз убеждали, что он заблудился в собственных воспоминаниях и уговаривали сдаться врагу[14].
— Я тебе не враг.
— Но и не друг, — сказал Гусев.
— Я хочу только облегчить твою адаптацию к новой жизни, — сказал Борис. — И она пройдет куда проще и безболезненнее, если ты поверишь в то, что сейчас тебя окружают иллюзии. Иначе тебе будет очень тяжело с ними расставаться.
— С иллюзиями вообще тяжело расставаться, — философски заметил Гусев. — Но по этому миру я скучать точно не буду.
— Хотя получилось у тебя любопытно.
— Ага, — сказал Гусев. — Получается, что эта чертова охота была всего лишь салочками, и я, как какой-то глупый пес, гонялся за собственным хвостом?
— Скорее, убегал от него.
— Но что-то могло мне повредить?
— Физически — нет.
— Я вообще могу умереть в этом мире?
— Если сам того захочешь. Это же твой мир.
— И что будет, если я умру?
— С миром? Он исчезнет.
— Со мной.
— Я точно не знаю, — сказал Борис. — Может быть, ты начнешь все сначала, может быть, воскреснешь в каком-то другом мире.
— Но в реальности, данной вам в ощущениях, в себя так и не приду?
Березкин покачал головой.
— До окончания процедуры это невозможно.
— И сколько осталось до конца процедуры?
— В реальности — несколько суток. Но время в наших мирах течет неодинаково. Линейной зависимости тут нет. Может быть, пройдет пара недель, может быть, для этого потребуется год.
— Но не больше?
— Едва ли больше.
Гусев внимательно смотрел на лицо Березкина. Героя, убеждавшего Шварценеггера в нереальности происходящего, выдал тот факт, что он потел и вообще очень нервничал. Березкин не потел, а если и нервничал, то это можно было объяснить вывертами гусевского подсознания.
Гусев пожалел, что не обладает талантами доктора Лайтмена[15]. Тот по одному дрожанию левой икры мог бы сделать выводы о правдивости рассказа Березкина. Вот Борис головой трясет и ухо постоянно чешет, это что означает? Кто бы знал.
Конечно, теория о виртуальности объяснила бы все нелепости и дурацкие законы. Но если этот мир придуман самим Гусевым, почему же на него, демиурга и творца, постоянно сыплются всякие неприятности? Как из рога изобилия и прямо на голову.
— Ты мне все еще не веришь, — констатировал Борис.
— Я сомневаюсь, — сказал Гусев. — Имею право.
— Имеешь. Сомнения в очевидном — признак пытливого ума.
— Лучше бы ты оказался просто моим клоном, — вздохнул Гусев.
— А ложку ты как объяснишь?
— Бритвой Оккама.
— Телекинез? С чего бы вдруг у тебя паранормальные способности прорезались?
— На почве стресса.
— Это у тебя что, первый в жизни стресс?
— Нет.
И почему ложка? Пули взглядом останавливать было бы куда удобнее. Нео вон останавливал, но для него та история все равно плохо закончилась. Хотя сам Гусев предпочел бы, чтобы «Матрица» закончилась уже после первой серии.
— Ты — взрослый и разумный человек, — продолжал Борис. — Ты можешь придумать рациональное объяснения для происходящего, что бы ни происходило. Однако, если ты воспользуешься той же самой бритвой Оккама, то поймешь мою правоту. Телекинез, клонирование, которое, вообще-то, незаконно и на территории страны не проводится даже подпольно, дуэльный кодекс… Тебе придется объяснять все это по отдельности, а я могу объяснить все оптом.
— Можешь, — согласился Гусев. — Это вообще очень известный литературный прием: «а на самом деле все это приснилось ему с похмелья». Обычно свидетельствует о патологической неспособности автора вменяемо объяснить, чего ж он тут раньше нагородил.
— Но автор в данном случае не я, — покачал головой Борис. — Автор ты.
— Видимо, я скрытый мазохист, — сказал Гусев. — Что-то мне в созданном мною мире не очень уютно. А вот, кстати, если я тут один живой человек, значит ли это, что я могу выйти на улицу с пистолетом и невозбранно отстреливать там прохожих?
— По логике этого мира, тебя посадят в тюрьму, — сказал Борис после небольшой паузы.
— Ненастоящую.
— Кроме того, это может вредно отразиться на твоей психике, — сказал Борис. — До тех пор, пока ты окончательно не убедишься в иллюзорности мира, твое подсознание будет считать, что ты стреляешь в живых людей, которые тебе ничего плохого не сделали.
— Уж не кармическим ли воздаянием ты мне грозишь? — поинтересовался Гусев.
— Я тебе вообще ничем не грожу, — сказал Борис. — Просто есть такая теория, что намерение определяет больше, чем действие. И стрелять в людей для психики очень вредно, поверь мне.
— Я верю. В этом вопросе я как раз верю тебе безоговорочно.
— В других, значит, нет?
— Ну, знаешь, очень трудно уложить такое в голове вот так сразу, — сказал Гусев.
Он тщательно затушил окурок, достал из кармана пистолет и направил его на Бориса. Борис заметно побледнел.
— Ты побледнел, — заметил Гусев.
— Наверное, потому что твое подсознание ожидало от меня именно такой реакции.
— А как отреагирует мое подсознание, если я всажу тебе пулю в лоб? — поинтересовался Гусев.
— Честно говоря, мне бы очень этого не хотелось, — сказал Борис. — Убив меня, ты можешь нанести травму своей психике. Ведь, по сути, ты будешь стрелять в самого себя.
