– Гляди–ка, пришелец! – хихикнул карлик, тыча в Филиппа пальцем.
– Ты забрел на нашу территорию, парень, – заявил великан. – Плати дань!
– У меня ничего нет, – прошептал Филипп, пытаясь отогнать кошмарное видение.
– Ха! Да ты, никак, подыхаешь! – изрек великанчик. – А ну, убирайся отсюда! Мы не потерпим здесь мусора, это отводит от нас других пришельцев. – Он пихнул Филиппа ногой. – Пшел!
Филипп пытался уклониться от ударов, закрывая лицо руками, но великанчик вошел в раж. Великан и карлик держались за животы.
– Значит, вы не любите мусор? – пропел гнусавый голос за их спиной.
Великанчик подскочил от удивления.
– Ну и образина! – захохотал он. – А зеленый–то, зеленый!
Вход в переулок загородила высокая атлетически сложенная плечистая фигура. На плече у нее сидело чудо–юдо, устрашающая помесь дракона с жар–птицей, но без перьев и с фосфоресцирующими глазами. Смех неожиданно умолк. Последнее, что услышал Фаэтон, прежде чем провалиться в беспамятство, были слова Человека без лица:
– Пожалуй, сейчас здесь будет очень грязно…
Когда он пришел в себя, Лаэрт и Человек без лица хлопотали вокруг него, а трех подонков и след простыл. Филипп приподнял голову.
– Лаэрт? – спросил он слабым голосом.
Вампир кивнул, холодной, влажной лапой дотронулся до его лба, взвыл и сунул лапу себе в рот.
– Ой–ой–ой! – простонал он. – Такая температура, что я обжегся!
– Филипп, – сказал Человек без лица, – Ты болен?
– Как видишь.
Лаэрт сердито засопел:
– Ты только, пожалуйста, не умирай, Филипп… Ладно? А то и так тошно.
Фаэтон улыбнулся, и при виде этой страдальческой улыбки Лаэрт зарыдал в голос, скуля и причитая. Он утомил больного и Человека без лица, который пригрозил, что отрубит вампиру голову. Только тогда Лаэрт унялся и помог перенести Филиппа в истребитель. Человек без лица сел за руль, что не мешало ему разговаривать. Он рассказал, как Лаэрт узнал его на улице и кинулся к нему, ломая руки и упрекая себя в исчезновении Филиппа. Как они вместе искали молодого человека по всему нижнему городу. Как наконец напали на его след благодаря Лаэрту, у которого оказалось поистине собачье чутье. Вампир скромно потупился: он любил, когда его хвалили.
– А как же твоя работа? – спросил Филипп.
– Я обесчещен, – вздохнул Человек без лица. – Последний клиент умер естественным образом, от эпидемии, а вовсе не от моей руки. Позор, позор!
Филипп слушал его как в полусне. Он то дремал, то пробуждался. Лоб юноши горел; молодой человек видел странные картины – зеркало, растекающееся по полу, лицо Матильды, что–то говорившей ему, и желтый шар. Филипп даже не почувствовал, что истребитель остановился. Лаэрт помог ему подняться в жилище Человека без лица. Каждый предмет, находившийся в нем, был скрытым оружием: стол мог неожиданно превратиться в огнемет, а тарелка – пустить слезоточивый газ. Лаэрт, не имевший понятия об осторожности, был тотчас обстрелян, разрезан на куски выпадающими из стены мечами и под конец попал в мышеловку. Человек без лица не без труда вызволил его оттуда, строго–настрого запретив что–либо трогать, и они занялись Филиппом.
Филипп погружался в бред. Он летел по погасшему аэробульвару, длинному, как вечность. Вокруг царила ватная, неживая тишина, и наконец он заметил, что не летит, а падает на дно бесконечной, вязкой ночи. Сверкающий фейерверк беззвучно лопнул и разорвался над головой, и белые скелеты принялись танцевать под барабанный грохот и флейтный хрип. Филипп стоял в толпе, но, сколько ни оглядывался, не мог увидеть ни одного лица. Где–то рядом с ним вспыхивали и угасали противные хихикающие голоса, и бабочки с горящими крыльями роем вились вокруг него.
– Филипп…
– Филипп…
– Это Филипп…
– Посмотри на меня, Филипп! – умолял кто–то настойчиво и нежно; он смотрел и видел чудовище.
– Мы исполняем танец живота! – кричали танцующие скелеты, и Матильда проходила, не оборачиваясь, с белым, застывшим лицом. Оркестр неистово громыхал, все инструменты в нем были живые, и толстый барабан с жирафьей шеей, на самом верху которой висел на ниточке одинокий глаз, самозабвенно лупцевал себя палочками по гулким бокам. Зеленое фортепьяно играло на Филиппе ноктюрн алыми и желтыми клавишами. Он собрался с силами – и рванулся прочь.
– Ты наш, ты наш, ты наш, – шептали, стонали, визжали голоса.
Филипп выдрался из их липких, невидимых объятий, и картинка рассыпалась. Он вновь сходил по ступеням бреда.
Он пробирался вдоль стен домов, цепляясь за них, чтобы не упасть. Улицы текли перед ним, как склизкое, скользкое месиво, и Филипп захлебывался в нем. Небо празднично полыхало.
Город.
Редкие прохожие попадались навстречу Филиппу, но, едва он обращался к ним: «Скажите…» – они пугались, шарахались и прятались в стены. Филипп и сам не знал, чего он искал; страх людей был ему непонятен. Впереди маячило желтое пятно. Подойдя, Фаэтон увидел большой воздушный шар, мягко покачивающийся на ветке. Юноша протянул руку, и шар проворно схватил ее.
– Лежи тихо, – прогнусавил чей–то голос.
Филипп послушался и лег. Вокруг пышно цвела колючая проволока. Она подползла и, обвившись вокруг тела, стала сдавливать его хрустящими кольцами. Над проволокой возникло лицо Ромула.
– Изменник! – выдохнул он.
Филипп хотел спросить, в чем, собственно, его обвиняют, но понял, что это неважно, и засмеялся. Потом легкий ветерок коснулся его лица, и он открыл глаза.
Филипп парил над городом. Ударяясь о твердые облака и обдирая руки, он пробирался к радуге. Солнце сжигало его, губы его запеклись. О, это было совсем не как наяву – полет, исполненный свободы! Как Фаэтон ни барахтался, его относило обратно, и толстые облака вновь смыкались перед ним. Он оттолкнул их: радуга была совсем близко, он хотел ступить на нее, но та вдруг растаяла.
Филипп оглянулся: облака тоже исчезли. Только солнце, как желтый шар, сияло в небе, надвигаясь на него. Он закрылся рукой, и неожиданно все исчезло.
Молодой человек стоял внутри радуги. Там было пустынно и серо. Радуга текла сквозь Филиппа, как река; он шел через нее, словно через туман. Причудливые формы клубились вокруг него, рождались и умирали; он видел Лаэрта, своих родителей, пропавших без вести при транспланетном перелете, друга детства, удалившегося из Города на далекий Уран, где, говорят, земля зеленая, или синяя, или желтая. Мелькали лица, которые он любил или не любил; и внезапно от длинной вереницы образов отделилась девушка в белом – и посмотрела ему прямо в глаза.
