Гныщевич с неудовольствием подловил себя на раздражении. Мальвин — совершенно не демонстративно, а будто бы в задумчивости — поднялся со скамьи и принялся прохаживаться по залу.
Раздражала эта утомлённая, grimacière манера. И ещё раздражало, что отличники нападали, а Гныщевич вынужден был защищаться. Может, следовало напасть на них первым?
Но — quelle ironie! — нападать совершенно не хотелось — ни прежде, ни теперь. Йорб, да не тронет леший его душу, говорил, что кружку отличников безразлично, кому передать Петерберг, а Гныщевич готов был даже пожелать им удачи на иных пастбищах. У них не имелось причин враждовать, но они как-то сами собой оказывались друг к другу в оппозиции.
Что с таким противоречием делать, Гныщевич не знал.
— Кто же будет править Петербергом, если не я? — поинтересовался он, не теряя ласковой улыбки. Хэр Ройш отмахнулся:
— Нашлись люди до вас, найдутся люди после вас.
— Будет ли там чем править, если править будете вы? — подал голос Мальвин, замерев на полушаге. Il semblait que он в самом деле думал вслух.
Сейчас будет первый виток — рассказ о том, что Гныщевич плохой градоуправец. Что брехня, поскольку градоуправец он хороший. Это признают даже те, кто его не любит.
— Чем меньше меня будут смещать, тем больше останется.
— В этом-то всё и дело, — Мальвин с готовностью кивнул. — Разумно ли доверять некую ценность человеку, если для этого человека главная ценность — он сам? Пример доверившегося вам графа Метелина не слишком воодушевляет.
Это сбило Гныщевича с толку. Припоминать Метелина было приемлемо для аферистки Брады, но как-то неожиданно мелко для кружка отличников.
— Ah, bon? — Гныщевич ехидно прищурился. — Неужели? Напомните-ка мне, когда это я поступал с ним или его имуществом не самым рациональным образом?
— Вы его убили из-за завода, — Скопцов всё не знал, куда пристроить руки.
— Я его убил из-за того, что он стрелял в графа.
— Стрелял. Напомнить вам, какое именно помрачение на него нашло? — ощерился Золотце.
— Давай, напомни.
— Вы так нехитро защищаетесь или в самом деле не видите, в чём состояло ваше участие в судьбе графа Метелина? — вернулся к столу Мальвин, но не сел, а упёрся в него забором пальцев, навалившись вперёд. — Господин Гныщевич, вся история ваших удач шита белыми нитками — не требовалось даже читать те памятные последние письма, чтобы уловить суть связывавшей вас договорённости. Верно ли мы понимаем, что, передавая под ваше управление завод, граф Метелин фактически взял с вас обещание помочь ему… кхм, — он поискал слово, — погубить себя? Причём не просто погубить, а погубить предельно конкретным способом, чтобы достичь конкретных же целей?
Откуда им было это знать, Гныщевич не представлял. Желаний Метелина не ведал даже сам Метелин.
И в некотором смысле — по официальной форме — Мальвин был, конечно, прав. Да, Гныщевич обманул Метелина. Потому что, передав завод под управление Гныщевича, Метелин вверил ему не только корпуса и набор станков. Метелин вверил дело.
Чего стоит маленький обман перед лицом большого дела?
— Пусть плюнет в меня тот, кто скажет, будто я ему не помогал, — хмыкнул Гныщевич, но сам заметил, что звучит вовсе не так насмешливо, как хотелось бы.
— Это неправда, — прошелестел Скопцов в сторону.
— Неправда? Тебе-то, конечно, видней.
Золотце сверкнул ювелирной зажигалкой, щёлкнул портсигаром и закурил прямо в лекционном зале. Он разглядывал Гныщевича с видимым удовольствием, наслаждением даже — наслаждением злорадной мести за человека, которым и сам-то бросил дорожить, как подвернулся граф позанятнее.
— Нет, с тем, что метелинский завод вы подняли, а самого Метелина таки погубили, не поспоришь! — Золотце вычертил дымом широкую петлю.
— Как говорил сынок одного известного человека, — парировал Гныщевич, — нашлись люди и до меня, нашлись люди и после меня.
Хэр Ройш гадливо скривился, но отвечать на это не стал. Вместо него слово взял Мальвин:
— Мы можем ошибаться в нюансах — мы всё же не устраивали по этому поводу каких-то особенных расследований, — хмыкнул он. — Но общая картина ясна. Как я уже говорил, граф Метелин вам, по всей видимости, доверился: избрал вас помощником в чрезвычайно существенном для него деле, отдал вам в руки не только свой капитал, но и, выходит, себя самого.
— А вы и взяли, не робея, — укусил папиросу Золотце.
— И не гнушались распоряжаться тем, что было вам дано, не считаясь с интересами подателя, — Мальвин распрямил спину. — Вы хотели прибыли заводу — и граф Метелин наверняка хотел, но совпадая до поры до времени в нуждах, вы всё равно не совпадали в замыслах.
Золотцевский дым кольцами поднимался к лепному потолку. Скопцов разобрался-таки со своими руками и укоризненно вытянул губы:
— Вот только вы не стали предупреждать о том графа Метелина, делая вид, будто противоречий промеж вас нет. А потом вы доехали до развилки и… отцепили лишний вагон.
Гныщевич вскочил со стола. Сперва ему хотелось ответить что-нибудь грубое, но потом он рассмеялся. Память о Метелине de temps à autre возвращалась и цапала его, как Золотце папиросу, однако чувствовал он при этом разве что недоумение.
И чего все пристали к нему одному?
— Наверняка это было почти так же неприятно Метелину, — обернулся Гныщевич к Золотцу, — как и то, что друг детства сменил его на менее нервическую компанию, едва представилась возможность.
Золотце дурашливо закатил глаза.
— Ну вы сравнили! Потеряв друга детства, он не кинулся ни в кого стрелять. Последствия несопоставимы.
— Так ведь и для Петерберга — мы же про Петерберг говорим? — последствия моего градоуправчества сугубо положительны. Чего стоит одна только центральная электрическая станция.
Которая, между прочим, и золотцевские портовые печи будет энергией обеспечивать.
— Чувства тоже несопоставимы. Эта дружба… Масштаб у той и этой дружбы совершенно различный, — Скопцов вздохнул с неподдельной печалью, проигнорировав напоминание о Петерберге. — Вы же сами знаете, как он к вам относился.
Гныщевич знал. Просто он об этом не думал. Зато у него имелись карманы, а в карманах по-прежнему валялась пара измятых фотографических карточек с росчерком.
— Я знаю, как они ко мне относятся, — ткнул он одной в Скопцова. — А вы меня склоняете их нежные чувства предать, vous mauvaises garçons.
В ответ ему, однако же, усмехнулся не Скопцов, а Мальвин — без нападения, но недобро:
— Вы неверно нас понимаете — мы не склоняем вас, мы пытаемся не допустить повторения истории. Единожды предатель не изменится оттого лишь, что ему довелось пуще прежнего улучшить своё положение. Считайте, что мы предлагаем вам самостоятельно уйти с должности градоуправца для того как раз, чтобы нежные чувства петербержцев не постигла судьба чувств графа Метелина. Иначе непонятно, зачем все мы — не только мы четверо, разумеется — лезли из кожи вон полгода кряду… если в финале граф Метелин, доверившийся и за доверие преданный, обратится метафорой самого Петерберга. А с вами в роли градоуправца так оно и будет.
