Шукман у себя в лаборатории был мягче, нежели в миру. Я говорил по телефону с Ящек, просил у неё видео допроса малолеток, проведённого накануне, когда Шукман связался со мной и сказал, чтобы я пришёл. У него, конечно, было холодно, воздух спёрт от химикатов. В этой лишённой окон огромной комнате было много стали и тёмного дерева с бессчётными пятнами. На стенах висели доски объявлений, на каждой образовались заросли бумаг.
Грязь, казалось, прячется по углам комнаты, по краям столов, но как-то раз я провёл пальцем вдоль грязной на вид канавки возле вынутой из отверстия пробки — и он остался чистым. Пятна были старые. Шукман стоял в изголовье стального стола для вскрытия, на котором, покрытая слегка запятнанной простынёй, лежала наша Фулана, простовато глазея на нас, занятых её обсуждением.
Я посмотрел на Хамзиника. Он, я подозревал, был лишь немногим старше мёртвой женщины. Стоял с ней рядом, почтительно сложив руки. Случайно или нет, он располагался около доски, к которой, наряду с открытками и записками, была прикноплена небольшая яркая шахада[2]. Хамд Хамзиник был тем, кого убийцы Авида Авида тоже обозначили бы как «эбру». В наши дни этот термин применяется в основном старомодными расистами или же — в обратной провокации — самими объектами эпитета: одна из самых известных бещельских хип-хоп групп называется «Эбру, штат Вашингтон».
Конечно, формально это слово было смехотворно неточным в отношении по крайней мере половины тех, к кому применяется. Но самое малое двести лет минуло с тех пор, как явились беженцы с Балкан, искавшие святилище и быстро расширявшие мусульманское население города, и «эбру», старинное бещельское слово со значением «еврей», было насильно введено в употребление для обозначения и новых иммигрантов, став собирательным термином для обеих популяций. Мусульманские пришельцы селились в прежних еврейских гетто Бещеля.
Даже до появления беженцев неимущие двух объединённых в общины меньшинств Бещеля традиционно были союзниками, с шутливостью или страхом, в зависимости от текущей политики. Немногие граждане понимают, что наши традиционные анекдоты о глупости среднего ребёнка происходят от многовекового юмористического диалога между главным раввином Бещеля и главным его имамом о невоздержанности православной церкви Бещеля. У неё, соглашались они, нет ни мудрости старейшей Авраамовой веры, ни энергии своей младшей сестры.
Распространённой формой заведения на протяжении большей части истории Бещеля было «дёплир-кафе»: одно мусульманское и одно еврейское кафе, арендованные бок о бок, каждое со своим счётчиком и кухней, халяльной и кошерной, делящие одно название, вывеску и разрастающиеся столы, с удалённой стеной-перегородкой. В них приходили смешанные группы, приветствовали обоих владельцев и сидели вместе, разделяясь по общинной линии лишь на время, за которое можно было успеть заказать себе дозволяемую пищу с соответствующей стороны. Вольнодумцы же демонстративно делали заказы с обеих сторон. Было ли «дёплир-кафе» одним заведением или двумя, зависело от того, кто спрашивал; для сборщиков же налога на имущество оно всегда было одним.
Бещельское гетто стало теперь только архитектурой, вокруг него больше нет формальной политической границы, ветхие старые дома с новым мелкопоместным шиком, втиснутые среди совсем других иностранных кварталов. Тем не менее, прежний город не сделался аллегорией, и Хамду Хамзинику предстояло столкнуться с неприятностями в своих занятиях. Я стал думать о Шукмане немного лучше: я, человек его же возраста и темперамента, возможно, был бы удивлён тем, что Хамзиник так свободно демонстрирует свой символ веры.
Шукман не стал раскрывать Фулану. Она лежала между нами. Они что-то сделали, так что теперь она лежала, словно бы отдыхая.
— Я отправил вам отчёт по электронной почте, — сказал Шукман. — Женщина лет двадцати четырёх или пяти. Общее состояние здоровья вполне приличное, если не считать, что мертва. Время смерти — позавчера около полуночи, плюс-минус, конечно. Причина смерти — колющие раны грудной клетки. Всего их четыре, и одна из них пронзила ей сердце. Какая-то заточка, стилет или что-то ещё, не лезвие. Кроме того, у неё отвратительная рана головы и множество странных ссадин. Некоторые из них под волосами. Круговые удары по боковой части головы.
Он взмахнул рукой в замедленном подражании.
— Удар в левый висок. Я бы сказал, что её отправили в нокаут или, по крайней мере, в нокдаун, в состояние грогги, после чего колющие ранения привели к смерти.
— Чем её ударили? В голову?
— Тяжёлым тупым предметом. Может, кулаком, если крупный, я такое предполагаю, но серьёзно в этом сомневаюсь.
Он отдёрнул угол простыни, умело открыв левую сторону её головы. У кожи был страшный оттенок мёртвого синяка.
— Вуаля.
Он подал мне знак приблизиться. Я наклонился к её обритой голове, и запах консерванта усилился. Посреди чёрной щетины имели место несколько маленьких колотых отметок, покрытых коростами.
— Что это такое?
— Я не знаю, — сказал он. — Они неглубокие. Что-то такое, на что она упала, так я думаю.
Ссадины были размером с остриё карандаша. Они занимали площадь шириной примерно с мою ладонь, неравномерно нарушая целостность кожи. Кое-где они представляли собой линии в несколько миллиметров длиной, более глубокие в центре, чем по краям, где сходили на нет.
— Признаки полового акта?
— Не в последнее время. Так что если она была рабочей девочкой, то, может, отказ что-то сделать и привёл её к такому концу.
Я кивнул. Он помолчал.
— Теперь-то мы её отмыли, — сказал он наконец. — Но она была вся в грязи, пыли, травяных пятнах, всем таком, чего можно ожидать от того места, где она лежала. И в ржавчине.
— Ржавчине?
— Повсюду. Множество ссадин, порезов, царапин, в основном посмертных, и много ржавчины.
Я снова кивнул. И нахмурился.
— Раны оборонительные?
— Нет. Нанесены быстро и неожиданно, или же она была повёрнута спиной. На теле целая куча царапин и много чего ещё. — Шукман указал на рваные отметины на её коже. — Это связано с её перетаскиванием. Износ после убийства.
Хамзиник открыл было рот и снова его закрыл. Я взглянул на него. Он грустно покачал головой: дескать, нет, ничего.
Плакаты были развешаны. В основном вокруг области, где обнаружили нашу Фулану, но кое-где и на магистралях, на торговых улицах, в Кьезове, Топище и подобных им районах. Более того, один из них я увидел с порога собственной квартиры.
