Сфокусировав взгляд, я понял, что нахожусь в Центральном парке недалеко от своего дома. Я шагнул к дорожке, чувствуя непомерную тяжесть в ногах. Достав из кармана телефон, я покрутил его, чтобы увидеть время, но экран оставался темным. Я несколько раз стукнул им по ноге, но потом сдался и поинтересовался у женщины, пробегавшей мимо меня по дорожке:
— Не подскажете, который сейчас час?
— Около шести, — ответила она.
Сильная боль во всем теле была мучительной. Пришлось остановиться и присесть на скамейку.
— С тобой все в порядке? — поинтересовался пожилой мужчина, сидевший рядом со мной.
— Да, спасибо, — ответил я и запрокинул голову. Мне нужно было немного отдохнуть. Закрывая глаза, я вдруг увидел газету моего соседа и, прочитав дату выпуска, подскочил на месте.
9 сентября 2007 года.
Что происходит, черт возьми?
— Это… гм, сегодняшняя газета? — спросил я.
— Именно так, — ответил он и снова принялся что-то насвистывать.
Нет, этого не может быть. Он обычный чудак, читающий газеты двухлетней давности. Но я еще несколько секунд продолжал пялиться на нее.
Большая капля упала на дату на самом верху страницы.
Мы оба посмотрели на небо, где собирались темные тучи. Мужчина сложил газету и поднялся.
— В прогнозе ничего не говорится про дождь, — заметил он и ушел.
Что ж, пока я мог опираться только на дату в газете, и, если она была верной, этот день уже был два года назад, в прошлом. Ну… или, по крайней мере, в моем прошлом.
Дождь становился все сильнее, и я побежал по дорожке. Заметив полицейского, который прятался от дождя под деревом, я устремился к нему, ничуть не беспокоясь, что вымокну.
— Простите, офицер, вы не знаете, какое сегодня число?
— Девятое, — пробормотал он, даже не взглянув на меня.
— Девятое сентября?
Он фыркнул:
— Да.
— Две тысячи девятого года, да?
— Две тысячи девятого?!! Черт побери этих подростков! — Полицейский вытаращил глаза и ушел прочь.
Его слова вызвали у меня панику. Я чувствовал себя так, словно мне только что укололи кофеин в вену. Вытерев мокрые от дождя глаза подолом рубашки, я решил попытать счастья в третий раз. Идеальным источником информации мог стать Генри — один из швейцаров в доме, где я живу. Но я не мог рисковать: вдруг где-нибудь поблизости бродит второй Джексон. Развернувшись в противоположную от своего дома сторону, я направился в кафе.
Капли дождя были холодными как лед. Я замерз так, что, открывая дверь в «Старбакс», уже стучал зубами. Девушка за стойкой выпрямилась и улыбнулась:
— Давно тебя не видела.
Я оглядел столы в зале — не оставил ли кто-нибудь свежий выпуск «Таймс».
— Гм… да. Я был занят в… школе.
Девушка рассмеялась, и я повернулся к ней лицом. Она показалась мне знакомой, хотя, возможно, все дело было в ее рабочей одежде.
— Не болтай, ты же все лето ездил по Европе.
Я?
— Нет, всего лишь неделю провел в Германии.
Она принялась готовить кофе, но для кого? Кроме меня у стойки никого не было.
— А все остальное время?
— Я много работал, — произнес я под жужжание парового вспенивателя.
— Работал? — Она покачала головой, а затем на мгновение задумалась, прекратив взбивать молоко. — Но ты ведь говорил, что весь декабрь проведешь в Испании?
— Гм, планы изменились и…
— А почему я не видела тебя в школе на прошлой неделе? Они отдали твой шкафчик кому-то из новеньких, — сообщила она и пододвинула мне чашку.
Замерев на месте, я смотрел на чашку кофе на стойке из черного мрамора и чувствовал, что куски головоломки начали складываться в цельную картинку. Шкафчики — это значит средняя школа. Европа и первый семестр в Испании — выпускной класс.
А выпускной класс — это две тысячи седьмой год.
— Какого черта! — чуть слышно выругался я.
Я не мог вернуться даже на три дня в прошлое, а в этот раз перепрыгнул целых два года? У меня на лбу выступили капельки пота. Эта девушка действительно мне знакома. Она одна из многочисленных студентов-стипендиатов в Академии Лойолы.
Академия Лойолы — это старшие классы школы. А ведь я ее уже окончил. В две тысячи восьмом году.
Но, судя по всему, этого еще не произошло.
— Джексон, с тобой все в порядке? — поинтересовалась девушка.
Она знала как меня зовут и как я выгляжу. Учась в школе, я приходил сюда каждый день и расплачивался именной кредиткой. Хорошо, с этим все ясно.
А вот во всем остальном я никак не мог разобраться. Или мог, но это немыслимо. Я в свои девятнадцать лет не должен был очутиться там, где мне еще семнадцать.
Чтобы не потерять сознание от потрясения, я вынужден был облокотиться о стойку. Как, ради всего святого, я здесь оказался?
— Извини, я должен идти… Только хотел поздороваться.
Спотыкаясь, я направился к выходу и прислонился к двери, стараясь справиться с дыханием. Был ли вообще две тысячи девятый год? Еще ни разу за все время моих путешествий во времени я не был настолько дезориентирован. Честно говоря, на этот раз я ощущал реальность происходящего так же ясно, как и на основной базе, которую покинул. Начиная с боли, холодных капель дождя, тяжести в ногах и биения сердца.
Может быть, я смогу все исправить, если вернусь назад? Перед моими глазами пронеслись воспоминания: Холли ужасно напугана, она падает на пол, истекая кровью… Холли все еще дышит.
Но как долго она сможет продержаться? Во всем, что произошло, виноват я один.
Я крепко зажмурился, чтобы сдержать слезы. Нельзя было впадать в панику, и единственное, что могло помочь мне, — это попытка переместиться назад, в мое время.
Назад в тридцатое октября две тысячи девятого года — день, который однозначно стал худшим в моей жизни. Дождь хлестал мне в лицо, и, прижавшись спиной к двери, я закрыл глаза и заставил себя сконцентрироваться на возвращении в две тысячи девятый год.
В тот же миг я почувствовал, что раздваиваюсь, и мое внимание рассеялось. Теперь все было бессмысленно — меня уносило в неизвестном направлении.
Еще не открыв глаза, я почувствовал аромат вишнево-лимонной полироли для мебели. Ни дождя, ни шума голосов, ни звука мотора грузовика, который вот-вот переедет мне ноги, — ничего этого не было. В конце концов я открыл глаза и, оглядевшись, сразу понял, где нахожусь.
Это кабинет моего отца.
Через чистые окна большого углового офиса можно было различить машины, движущиеся по Пятой авеню. Интересно, сейчас утро или вечер? День, судя по всему, был рабочий. Адам постоянно напоминал мне, что нужно более внимательно выбирать место, куда я хочу попасть.
