Внезапно ко мне подбежала невысокого роста женщина и запричитала:
– Что ж ты, горюшко-то моё, и отпустить-то тебя никуда нельзя, всегда в историю вляпаешься. Пошли. Пошли домой, дети уже из школы пришли, нужно кормить их, – и она стала тянуть меня, помогая встать.
В это время подъехала полиционерская автомашина и из нее вышли околоточный надзиратель с городовым высшего разряда.
– Это что такое? – грозно спросил околоточный.
– Да муж мой, – запричитала женщина, – пошел в магазин за хлебом и что-то долго его нет. Вот, побежала искать и нашла его здесь всего избитого. Вы-то куда смотрите, – набросилась она на полиционеров, – людей средь бела дня избивают на улице, а вы только и стоите, что руки в брюки. Надо злодеев искать, а не людей избитых задерживать, да в суд их отдавать.
– А паспорт у него есть? – спросил околоточный надзиратель.
– Ага, – сказала женщина, – я еще должна проверять, взял ли он паспорт, чтобы в булочную пойти. Вы что как оккупанты на нашей земле ведете, у каждого гражданина аусвайс спрашиваете? Вы с преступниками боритесь, а не с нормальными гражданами. Муж мой, – и тут я вложил в ее уста свои слова, – Волков Владимир Захарович, врач высшей категории, таких как он нигде нет, он диагност самый лучший, с первого взгляда знает, где и что у человека болит.
Женщина все это так бойко говорила, и сама с удивлением смотрела на меня.
– Так уж все и видит, – нерешительно сказал надзиратель. Ему явно не улыбалось возиться с известным врачом, потом придется еще извиняться, да и по шее могут накостылять, если он лечит каких-нибудь полиционерских начальников. – Ну, и что у меня болит? – с вызовом спросил он
– У вас пока ничего не болит, – сказал я, – но у вас генетическая и наследственная предрасположенность к гипертонии и атеросклерозу. Кроме того, у вас пограничная, между первой и второй, степень ожирения, что является предвестником гипертонии и возможного инфаркта миокарда или инсульта. У вас отец умер от инфаркта, а мать перенесла инсульт. Причем недавно. Кроме того, у вас постоянное стрессовое состояние. Вам нужно либо менять работу, либо на работе переменить отношение к людям, потому что вы получаете постоянный негатив от окружающих вас людей. Такой же негатив получают и члены вашей семьи. Дочка вас стыдится.
– И что же мне делать? – уже как-то по-человечески спросил меня околоточный надзиратель.
– Первое. Постарайтесь нормально питаться, не кушайте в забегаловках, а возьмите из дома бутерброд. Для снижения стресса, в каждом человеке видьте в первую очередь человека, а потом уже классифицируйте его по степени нарушения им закона. Помогайте людям. И гордитесь своей профессией, тогда и люди к вам будут относиться по-людски, и дочка будет с гордостью говорить, что у нее папа милиционер.
– Так нет сейчас милиции, – чуть ли не хором сказали все три полиционера.
– Будет, обязательно будет, – сказал я, – только звание милиционера нужно заслужить.
С помощью женщины я встал и, опираясь на нее, пошел по улице. Куда мы шли, я не знал. Мне было все равно, куда мне идти. Под моей левой рукой была чужая женщина, почему-то проявившая ко мне столько сочувствия, как будто я действительно ее муж.
– Как тебя зовут? – спросил я.
– Катя, – ответила женщина, – а тебя?
– А меня Волков Владимир Захарович, врач высшей категории, самый знаменитый в области диагност, – и мы вместе засмеялись.
– Здорово ты их развел, – сказала женщина.
– Почему развел, – сказал я, – я сказал то, что действительно есть у этого лейтенанта. И я действительно врач.
– Ты врач? – изумилась женщина. – А вдруг кто-то из знакомых увидит, что ты идешь в обнимку с другой женщиной, не со своей женой.
– Не волнуйся, – сказал я, – никто не увидит. Первое. Я не женат. Второе. Я не местный. Здесь оказался случайно. И третье. Куда мы идем?
– Ну, пока мы идем ко мне, – сказала Катя, – тебе нужно умыться и обработать раны. Потом, привести в порядок одежду. И я тебя покормлю.
– А как вообще на это посмотрит твоя семья? – спросил я.
– Никак не посмотрит, – грустно сказала женщина, – никого у меня нет. Все были, а сейчас никого нет. Потом как-нибудь расскажу. Пошли и не разговаривай, тебе сейчас вредно говорить.
Мы подошли к невзрачному серому домику из пяти этажей. Такие дома во многих странах мира называют трущобы. А в соседней стране их называют «хрущевки» или «хрущобы». Двухкомнатная квартирка была так мала, что была похожа на клетку для содержания диковинных животных. Двухшаговая прихожая сразу выходила в большую комнату, из которой вели двери в крошечную кухню, санузел, кладовую и вторую смежную комнату. Когда-то это было прорывом в решении жилищной проблемы страны, жившей в бараках лагерного типа и коммунальных квартирах, сделанных из нормальных жилых квартир того времени. Потребовалось побольше полувека, чтобы страна продвинулась от бараков до хрущевок. Билбордяне сами делают для себя жизнь и то, что они делают для себя, кажется им самым лучшим и прекрасным. Они до сих пор во все верят и не знают другой страны, кроме своей, где так вольно дышит человек, о чем они поют в своих песнях до сих пор.
В крохотной ванно-туалетной комнате я принял ванну и оделся в старенький бывший когда-то махровым халат примерно одного со мной роста мужчины. Возможно, что это халат ее бывшего мужа, и я даже представил, как он из себя выглядел. Я посмотрелся в маленькое зеркало, висящее над умывальником и увидел лицо усталого человека, пришедшего с работы, умывающегося и думающего, что завтра нужно доставать где-то немного денег, чтобы содержать свою семью, потому что то, что он получает на своей нынешней работе, трудно назвать зарплатой, это просто подаяние нищему, чтобы он не подох с голода.
Я вышел из ванной и прошел в большую комнату, которую большой может назвать только тот, кто всю жизнь прожил либо в тюремной камере, либо в маленькой комнатке в коммуналке.
На кухне что-то шкворчало и булькало, а звонкий голос Кати предложил мне присесть на диван и подождать, так она прямо сейчас подойдет с йодом и прочими принадлежностями.
– Включи телевизор, – сказала она, – пульт лежит рядом с тобой, с правой стороны.
Я включил небольшой телевизор «Panasonic» с электронно-лучевой трубкой, купленный еще во времена первой демократической революции. На всех каналах крутили почти одинаковые детективы про честных билбордовских полиционеров, неподкупных и народных, которые день и ночь на страже народных интересов и кулаком, и пулей искореняющие коррупцию, преступность и вообще все самое плохое. Если бы в жизни было наяву хотя бы десять процентов от того, что показывают по телевизору, то жизнь у этих билбордян была бы намного лучше. Но, телевизор для того и предназначен, чтобы намазать кусок хлеба баклажанной икрой, а на экране увидеть, что он намазан таким же слоем красной или черной икры, потому что те, кто с той стороны экрана, жрет эту рыбную икру, а человек с этой стороны жрет свою икру, баклажанную, в зависимости от получаемых зарплат и думает, что и на его куске хлеба икра для богачей.
