— И когда их можно будет пустить в дело? Естественно, только тогда, когда они совпадут с теми предварительными расчетами, которые вы вынашиваете в вашем Центральном ведомстве. Вы хотите манипулировать знаниями, как мозаикой, складываемой из кусочков ad hoc — по заранее составленной схеме. Когда вам для теории доисторических эпох требуются вещественные доказательства, тогда вы снаряжаете археологические экспедиции, которые, произведя раскопки, находят в далеких пустынях и пещерах ледникового периода то, что вам нужно, — missing link,[8] вытаскивают его на свет Божий из-под векового наносного хлама сланцевых карьеров. Теперь этот дурной стиль уже перекочевывает из естественных наук в гуманитарные. А тому, кто находит нечто нежелательное, грозит инквизиция. Что, собственно, дает вам смелости требовать от ученого то, что для него неприемлемо?
— И это спрашиваешь ты, — услышал Луций возражение человека в серой форме, — ты, который никогда не идет на компромисс? Да мы, может, всего-то только и хотим слегка попридержать раскручивающуюся пружину, осуществляя контроль, как и подобает авгурам.
Он выключил аэроионизатор и нагнулся к другу:
— Однако же, говоря серьезно, Конрад, и между нами, ты слишком умен, чтобы не понимать, что, подобная твоей, академическая трактовка этой сказочно прекрасной Лакертозы не что иное, как явная помеха на нашем пути или даже завуалированное нападение на проложенный нами курс. Нет, мы не допустим возрождения старых богов. — Его голос стал резким и сухим; в нем отразился старый спор института с академиками: у одних — воля, у других мировоззрение. — Тот, за кем сила, живет настоящим и формирует из него будущее и прошлое. Вы же придерживаетесь обратной точки зрения.
Казалось, он почувствовал, что повел себя слишком резко, и опять включил аэроионизатор, чтобы разрядить обстановку, извинившись перед Луцием. Потом вновь обратился к профессору:
— Мифические явления, которые ты так старательно отслеживаешь сегодня, всего лишь простейшие миражи природной стихии. То, чего допытывался когда-то, теряясь в догадках, наивный разум, сегодня — цель строго организованного сознания, науки. Мы создали соответствующие органы по изучению непознанного и поставили их себе на службу. Мы ударили в мертвую скалу, и хлынули неиссякаемым потоком власть и богатство.
Гордая улыбка пробежала по его лицу, и, удовлетворенно вздохнув, он откинулся на спинку стула. Излучение аэроионизатора делало его красивым, придавало его лицу некий флер, словно он выпил крепкого вина, голос его звучал теперь покровительственно:
— И поэтому, Конрад, древние боги пасуют перед нами, перед нашей сверхсилой. Тебе прекрасно известно, что с первыми же нашими аэроионизаторами и фонофорами, которые мы доставим на Лакертозу, жертвоприношения утратят свою силу, а призрачная власть богов померкнет. И причина тут не в рациональности средств, а в их более действенной силе. Вот они, эти волшебные солнца, свет которых затмит сияние древних небес.
Медленно помахивая руками, он направил на себя струящийся соленый воздух, напоенный благоуханием ароматов и насыщенный целебными лучами, потягивая его носом. Он говорил сейчас, испытывая наслаждение и абсолютно уверенный в себе, как и его обожаемый кумир, Ландфогт, когда бывал в хорошем настроении:
— Сверхсила настолько могучая вещь, что ничто не может ее пошатнуть. Но мы можем быть и великодушными. Подай свой отчет, Конрад, — я замолвлю словечко перед мессиром Гранде, чтобы он передал остров Координатному ведомству и объявил его заповедной зоной. Мы примем его себе на баланс, включая священных пеликанов, и позаботимся о том, чтобы там ничего не изменилось.
— Не пеликаны — альбатросы, — поправил его Орелли; он слушал с явным неудовольствием. — Пойдем наверх, скоро покажется Кастельмарино. Тебе бы композитором стать, тогда труба была бы ведущим инструментом в оркестре.
— А тебе бы — первым зазывалой в кафешантанах Александрии.
Вежливо попрощавшись, они встали и покинули кают-компанию. Серый, прежде чем пройти сквозь вращающуюся дверь на прогулочную палубу, бросил еще раз испытующий взгляд назад, в зал.
* * *
Луций связался с обсерваторией и получил сведения о точном времени и местонахождении корабля. Предстояло еще добрых два часа ходу. Он достал из кармана узенькую тетрадочку, она служила ему в пути дневником. В нескольких строчках он зафиксировал события текущего дня:
«Конец поездки в Астурию. Поговаривают о беспорядках в городе. Завтрак с Горным советником. Разговор об учении о цвете; говорят, найдено кое-что из записок Учителя. Подключить Отмара. Затем беседа Орелли с его другом, который наверняка близок к мессиру Гранде, может, даже и к самому Ландфогту. Откашливается точно так же, как тот.
Взять на заметку: наблюдая подобную пару, можно видеть, как спонтанная юношеская дружба раскалывается на консервативное и нигилистическое течения. Человек делает выбор в пользу вегетативного или минерального мира. Он может одеревенеть, с одной стороны, и окаменеть — с другой. Но на дереве еще можно увидеть живые цветы. Склонность предрекать процесс познания ведет к застою; наука бюрократизируется, принимает на себя функции высшей полицейской инстанции. Профессоров обучают прислуживать.
Далее, не упустить из виду следующее: в таких типах, как этот Томас, твердокаменность минеральных пород накладывает свой физиогномический отпечаток на внешность. Я надеялся раньше на упрощенные формы и более силовой вариант при распаде личности. А между тем отчетливее видны лишь чистые потери. Все становится невыразительным, серым, словно пыльным, униформируется, как вещи. Скучными становятся даже могучие оплоты страстей — власть, любовь и война».
Он закрыл тетрадочку, чтобы убрать ее, но открыл вновь, еще раз сверив время. Он мог еще набросать вчерне донесение для Проконсула, поскольку в городе его сразу ждала работа. Корабль шел тихим ходом. Путь от Гесперид можно было проделать за ничтожно короткий отрезок времени. Однако с тех пор, как скорости стали абсолютными, им никто больше не придавал значения. Скорее получалось даже так, будто их вообще не существует, поездки растягивались или укорачивались — в зависимости от желания или как того требовало дело. Ход «Голубого авизо» был приведен в соответствие с той работой, которую предстояло выполнить в течение пути. Потерянного зря или мертвого времени больше не было. Да и фонофоры делали возможным одновременное присутствие везде, где надо.
Луций притянул аэроионизатор поближе к себе и стал обдумывать ключевые пункты своего донесения. Астурийские распри; совсем не простое дело раскрыть на бумаге их характер — Дон Педро имел обыкновение опрокидывать столик, играя в шахматы.
