Но и там, где власть отсутствует, в низших, так сказать тупиковых, слоях общества олигарху никак не легче. Работники умственного труда городских свалок, активно занимающиеся раскопками бытовой радиоэлектроники, то есть в своём деле придерживающиеся технических инноваций, почувствовав, что олигарх, по какой-то вынужденной причине, появился среди них без телохранителей, вполне могут тоже напасть. И, как человека-невидимку, которого они наконец-то увидели, забить до смерти своими «хайтэк»-орудиями труда, лопатами и мотыгами.
А ещё есть террористы и пираты всех мастей, торгующие людьми. Впрочем, для такого человека, как он, наделённого уникальными способностями, все эти угрозы не более чем угроза из-за неосторожности попасть под автомобиль.
Нет, не для этих целей Всевышний одарил его необыкновенными способностями. Нет, не для этих, разгоряченно подумал Кеша и услышал Фиву.
– А может, Всевышний одарил тебя способностями прежде всего для того, чтобы мы узнали друг друга и не разминулись, как корабли? Или ты не допускаешь подобного? – с некоторой обидой в голосе спросила Фива.
– Допускаю, очень даже допускаю подобное, – радостно сказал Кеша и посетовал, что теперь от неё никуда не скроешься, она, как телепат, следит за ходом его мыслей.
– А ты как думал? – отозвалась Фива.
И они прильнули друг к другу, стараясь каждой клеточкой ощутить всепоглощающую негу счастья. Кеше вспомнилось четверостишие:
– Наши жизни – твоя и моя —
Обернулись единой судьбой.
Линий две, но одна колея,
Я всегда буду рядом с тобой.
Ни она, ни он более не касались своих экстрасенсорных возможностей. Счастье здесь и сейчас было для них самым желанным, и ни на что другое им просто не хотелось его тратить. Они чувствовали, что подобное, ничем не замутнённое счастье даётся лишь раз, и именно оно, может быть, даже повторяясь, будет согревать их всю жизнь. А всё потому, что волны будущего, влияющие на настоящее, они уже воспринимали как неопровержимое доказательство того, что они стали другими, не такими, как все.
Но если Фива в своё время уже получила прививку от желания «быть такою, как все» от своего отца, снёсшего себе циркуляркой два пальца, то Кеша продолжал отрицать свою уникальность, цеплялся за всевозможные фантастические построения, якобы подтверждающие его обыкновенность. Он шёл к себе индиго путём осознания по-новому открывшейся действительности. Однако в силу накопленных и укоренившихся привычек, к тому же закреплённых оберегом, он в некотором смысле был похож на злостного курильщика, который хотя и понимает, что курение вредно, а отказать себе в псевдоудовольствии не может. Кстати, фантазия, в которой Кеша представлял себя олигархом, живущим вместе с Фивой на Лазурном берегу Франции, была вызвана как раз такою привычкой. Привычкой, свойственной обыкновенному человеку.
Впрочем, фантазия не вполне обыкновенная в ряду прежних уже потому хотя бы, что была разрушена Фивой, то есть тою, для счастья которой предназначалась. Наверное, в этом таилась какая-то человеческая несправедливость, но они уже не были людьми, они были индиго.
Как ни прискорбно, но человек сегодняшний в стремлении к потреблению и нежелании экологически обустраивать свою среду обитания всё более и более походит на прожорливую личинку бабочки (гусеницу). И потому рассчитывать, что он в этой стадии своего развития может избежать Конца света , увы, не приходится. Как гусенице не дано летать, так и человеку-потребителю не дано, подобно человеку индиго , изменять время и пространство. Справедливо это или не справедливо, жестоко или не жестоко – нельзя сравнивать, это другая стадия развития.
Может быть, Бог, как во времена Ноя, возжелал очистить Землю. Возжелал населить её новыми людьми, более нравственными, более богатыми духовно. И люди индиго – своего рода посланцы Бога, которые должны предотвратить Конец света и продлить человеческую жизнь в эволюционно новой стадии развития?
В утреннюю стынь, когда на дворе ещё стояла ночь, Фива, проснувшись, вдруг вспомнила, что ей надо идти на работу. Два прогула подряд ей никто не простит, а все её одежды – под вечным деревом. И хотя жалко было будить Кешу – она разбудила. Поцеловала в щёку, а потом в кончик носа. Он так интересно реагировал – вскидывал брови, чмокал губами, – что она, позабыв о своей цели, стала целовать его из баловства. Так что, когда он проснулся, Фива невольно ойкнула, а потом пожаловалась, что ей не в чем идти на работу.
– Ну так что же ты? – обнимая Фиву, Кеша засмеялся. – Ты же человек индиго – сходи туда и возьми. А ещё лучше – пусть одежды окажутся здесь, на кресле.
– Я не могу, – Фива прижалась к Кеше. – Я боюсь, сейчас там, наверное, ночь, и какие-нибудь страшные звери гуляют под деревом или сидят на дереве.
– После таких заявлений я сам тебя не пущу, потому что теперь под деревом, под которым ты появишься, действительно стоит ночь и действительно гуляют какие-нибудь страшные звери.
Кеша стал объяснять Фиве, что вечное дерево на холме и пространство вокруг, в котором они побывали, создано их чувством из энергетических полей тонкого мира. И если она представила ночь и страшных зверей, то там, в том пространстве, в которое она войдёт, её точно встретят ночь и страшные звери. И это уже опасно, потому что и это пространство, и это дерево, и эти звери так же реальны, как реальна квартира, в которой они находятся.
– Кеша, милый, не отпускай – я не хочу туда! – ещё теснее прижимаясь к Кеше, как бы шутя, взмолилась Фива.
И он, понимая, что Фива не шутит, объяснил ей, что как раз потому, что она не хочет, – не попадёт туда.
– Чувство либо есть, либо его нет. Чувство, которое удаётся скрыть от окружающих, подавить, на самом деле как в компьютере, «отменено» и, скажем так, находится в отсутствии. Понимаешь, твоё чувство-желание тобою же отменено?
Кеша поведал ей, что чувством задаётся вектор движения времени, а волевым усилием временной континуум, изменение пространства, в котором вектор настолько интенсивно сообщается с личными чувствами, что явленные предметы почти всегда как бы извлечены из сознания или подсознания практикующего экстрасенса. Он предложил Фиве вспомнить – когда и где она видела столь грандиозный дуб на холме, а вокруг, в долине, ухоженные деревья, к каждому из которых подведены питающие родники.
И Фива вспомнила – она видела этот дуб-красавец в документальном фильме об Асканийском дендропарке. Живописный пруд, каменные гроты среди плакучих ив, обширные кроны платанов, стволы которых напоминали обнажённые тела людей. И много-много всяких других деревьев, подпитываемых ручейками родников. Но больше всего ей понравился этот, действительно грандиозный дуб на холме – вечное дерево . И ей так сильно захотелось очутиться под ним, что она готова была впрыгнуть в телевизор.
