Он в отчаянии посмотрел на Иоанна Карпио, затем на доктора Ди: уже ничего не исправить.
«Что станет с моей душой? — спросил он. — Как мне теперь смотреть в глаза мертвым, когда я сойду к ним?»
Четырнадцать ночей Джон Ди купал своего волка в звездных лучах здравия ради. Он продолжал бы такое лечение и днем (ибо планеты находятся в небе и днем и часто благоприятно расположены), да только ему пришлось бы настраивать зеркала по опубликованным звездным таблицам; а он, как всякий астроном и астролог, знал, что все нынешние таблицы звезд и эфемериды страдают чудовищными погрешностями, и до завершения и публикации новых Рудольфовых таблиц{228} такая задача немыслима; когда же это произойдет, половина составленных по всей Европе гороскопов окажется ложной.
Он продолжал лечение, но очевидно было, что меланхолического недуга у парня нет и следа: сильный, цветущий, живой, остроумный. «Сударь мой Волк» — все еще называл его Джон Ди, а мальчик в ответ звал доктора Пан Сова — за нос-клюв, большие удивленные глаза и круглые очки в черной оправе. Днем спали в башне, в комнате под крышей, — Ян в своей спаленке, Джон с Иоанном в одной постели; проголодавшись, они заказывали поесть, на закате шли наверх изучать небосвод (доктор Ди недоумевал: каждую ночь небо оставалось чистым, словно могучий ветер разогнал тучи навсегда), парень отсиживал свое время на тележке, бережно пристроив покалеченную ногу и подперев подбородок руками, и велись разговоры.
Кто же посеял вражду между ведьмами и оборотнями? Не поверив до конца в историю паренька, Ди все же хотел узнать ее досконально. Ведутся ли такие сражения в иных местах, на востоке, на западе? Узнаешь ли ты днем тех, кого ночью преследовал?
Вражду между волками и ведьмами посеял Иисус, когда создал небеса и землю; так же, как породил противодействие воды и огня, жизни и смерти, осла и гадюки, вербены и лихорадки. Подобные противоборства и делают мир таким, каков он есть, а не иным. Так что сражения идут по всем землям; в ту ночь, когда Ян отправился на битву, к вратам Ада направлялись волки и ведьмы из многих стран — ведьмы из Ливонии, Моравии, Руси; черные богемские юлки, рыжие из Польши, серые из далеких северных стран. Он видел их или знал, что они близко.
Днем он не узнает тех, кого преследовал ночью; может, и научился бы узнавать, если бы выходил сражаться с ними не одну, а много ночей. Ему казалось (отчего так, он не знал), что ему назначено преследовать и карать лишь одну ведьму, одну, как-то связанную с ним, его противоположность на великом противоборстве средь битвы и мира.
Доктор Ди кивнул, подумав, что эти двое — вервольф и ведьма — вполне могли заключаться в одном теле: то были человек и его меланхолия. Преследуемый и преследователь стремились друг к другу, ибо составляли одно целое, а борьба между ними шла во сне. Он вспомнил Келли.
«Так бывает, — задумчиво проговорил Ян, — что волк живет бок о бок с ведьмой, гоняется за ней, но им суждено никогда не узнавать друг друга, кроме как в ночь битвы; а может, они и знают друг друга, но живут мирно».
«Отчего ж не выдать их, — сказал Ди. — Пусть их схватят и сожгут».
Мальчик смятенно поднял взгляд на Джона Ди, поняв, что тот сказал.
«Homo homini lupus, — сказал Ди, пытаясь вызвать его на спор. — Ворожеи не оставляй в живых.{229} Не так ли сказано в Писании?»
«Злых чародеев, которые магией своей причиняют вред, нужно наказывать, — ответил мальчик. — Кто бы спорил? Если кто-то восстановит против человека его жену или с дьявольской помощью опустошит поле, лишит корову надоя или нашлет болезнь. Но эти не такие. Ведь только они могут провожать мертвых и приносить от них вести живым».
«А они могут?»
«Они видят мертвых и тех, кто скоро умрет. Если старуха скажет кому-то: „Не пройдет и месяца, как ты умрешь“, — это значит, она видела дух этого человека в плену у Доброй Женщины, водительницы ведьм. Порой дух еще можно освободить и вернуть; порою нет. Но если человек умрет, старухе припомнят, решат, что она не только предупредила или предрекла, но и вызвала смерть».
«А вас не боятся за такое? Или даже ненавидят?»
«Нет. Нам не дано такое знание. Мы только выходим на битву в той стране, а возвращаясь, забываем, что видели и делали. А им как-то удается никогда не покидать ту землю. Им дано больше; они сильны».
«Вы благодетели; они же несут пагубу или стремятся к ней».
«Нет, — хорошенько подумав, сказал паренек. — Нет. Если битва не будет дана и выиграна — тогда урожай не взойдет и приплода у животных не будет. Если бы люди знали, как мы оберегаем добрые плоды земли, нас любили бы и почитали. Иные и чтят. А ведьм, хотя и они призваны сражаться земного плодородия ради, как сражаемся мы, всегда будут ненавидеть за их деяния: они похищают саженцы, ягнят, детей и уносят в свою страну смерти. Но все-таки они исполняют свой долг. А я не смог. И не смогу».
«Ты жалеешь их?»
«В ту ночь, выйдя из тела, я был голоден, — сказал мальчик. — Вместе с другими я убил ягненка и съел его. Тогда я насытился. Я благословил агнца и возблагодарил Бога. Но их голод не насытить; а они не помнят, что он неутолим».
Теперь он ел не окровавленное мясо, а белый хлеб и вино, разбавленное водой. Джон Ди внимательно рассматривал его. В этой стране он до сих пор встречался по преимуществу с австрийцами, многие из которых учились манерам в Испании или у испанцев; они по-испански одевались в черное и отрабатывали изящные испанские жесты. Здесь жили также евреи, итальянские мастеровые и священники, голландские часовщики, проведшие годы в Париже или Савойе. Наблюдая за богемским волком, Ди понял, что в мире есть и богемский стиль, ни с каким не схожий: богемская манера разламывать хлеб, считать на пальцах, креститься; богемский зевок, богемский вздох.
Мальчик хотел, чтобы Джон Ди ответил на один вопрос.
«Почему меня не повесили?» — спрашивал он.
«Как — повесили?»
«Говорили, что повесят. Раз император видел меня и судил за преступления».
«Боюсь, что ты нужен ему для коллекции, — ответил Ди. — Он будет держать тебя взаперти, на цепи, если только ты не сбежишь каким-нибудь дьявольским или волшебным способом. Кормить будет впроголодь. Но не убьет. Он не хочет тебя убивать».
«Коллекция?» — переспросил парнишка и выжидательно посмотрел на переводчика Иоанна Карпио, а тот посмотрел на Ди.
«Таких, как ты, у него нет, — ответил Ди. — Все прочее — имеется, по одной штуке».
Он подумал: парень крепкий, вероятно, проживет еще долго; а когда умрет, его вскроют, чтобы посмотреть, не растет ли внутри волчья шкура; независимо от результатов, его освежуют и высушат кожу, а тело забальзамируют, как мумию, и законсервируют череп, более драгоценный, чем черепа нарвала и двуглавого младенца: возможно, украсят его драгоценностями, сделают надпись; или изготовят хранилище — ларец из черного дерева или красного дуба в форме волчьей головы.
