— Сашенька, — прошептала она, узнавая родные черты, и вдруг расплакалась, ткнувшись головой в его плечо, прижимаясь в поисках спасения. Ворковский крепко обнял ее и зажмурился. Теплая мужская ладонь гладила волосы, а губы шептали, как заклинание:
— Теперь ты не одна, мы вместе, родная. Нас двое. Двое.
Он успел, удержал ее здесь, и в награду получил эти слезы. Она узнала, она заплакала, значит самое плохое позади. На душе стало светло и спокойно, тревога покинула его, схлынуло напряжение всех этих беспокойных дней, и вера уже не нуждалась в аутотренинге, чтобы существовать.
Одна, вторая слеза скатились по его лицу. Они были легки. Они были нужны ему, как летний ливень в жаркий душный день раскаленному городу. Они смывали страх и горечь одиночества с его души.
Саблин заглянул в комнату и, увидев две плачущие фигуры, застывшие в объятьях у раскрытого окна, мгновенно все понял и облегченно перевел дух: кризис миновал, теперь все будет хорошо. Он осторожно прикрыл дверь и пошел к себе дописывать вводную к диплому. Завтра первое сентября. Не успеет, «Гранд» его ждать не будет.
Ворковский до самой ночи сидел в комнате, обнимая Алену. Та уже не плакала, а просто грелась в его объятьях, успокоенная теплом его тела, знакомым запахом морской свежести. Саша консервативен и тем хорош.
Они не разговаривали, боясь вспугнуть покой и близость душ. Да и не нужны были слова, они бы все равно не выразили всего, что было на сердце.
Саша в эти часы и знать не хотел, что было. Это потеряло для него значение. Главное, Алена вернулась, совсем. Вся.
Когда ночь проникла в комнату, девушка спала. Впервые ее сон был спокоен и легок. Ни криков, ни всхлипов, ни метаний.
Мужчина осторожно уложил ее голову на подушку, накрыл пледом плечи, крепко закрыл окно и вернулся к дивану. Постоял в раздумьях и сел на пол возле спящей сестры, разглядывая тени скользящие по стенам. Ему казалось, что время, не хотя скрипя и ворча, покатилось вспять. Минута, другая, час, и он услышит звон будильника, мамины шаги на кухню. Ноздри начнет щекотать запах сваренного кофе и гренок. Отец протопает в ванную, начнет жужжать бритвой, напевая под нос арию Мефистофеля, потом толкнет дверь в комнату сына и провозгласит утро нового дня. Пока Саша будет натягивать брюки и шарить ступнями в поисках тапок, Аленка хлопнет дверью туалета…
Все будет, как всегда, все будет, как было до той злосчастной поездки в "Лесное".
Ворковский открыл глаза и потянул ноздрями воздух, еще не веря себе: гренки и кофе!
Мама?!
Сашу подбросило с места. Он вылетел из комнаты и застыл на пороге кухни. Алена стояла у плиты и жарила хлеб. Над кофеваркой струился дымок. Горка золотистых гренок стояла на столе, рядом лежали салфетки, стояли чашки из забытого сервиза. Пол сверкал отмытым линолеумом, на окне висели новые занавески. Все, как было при маме.
Саша сглотнул образовавшийся в горле ком и увидел, что стоит в трусах. Он хотел тихонько пройти к себе и одеться, да из комнаты напротив вылетел взъерошенный Мишка, в столь же непрезентабельном виде. Парень застыл в проеме рядом с Ворковским и, хлопая ресницами, пытался сообразить, что происходит: Алена в переднике, накинутом поверх светлой футболки и брюк, аккуратно перекладывала готовый хлеб на фарфоровую тарелку. Толстая светлая коса чуть вздрагивала на спине. Стол сервирован, Сашкина пепельница вымыта, вокруг чистота и порядок. Кто же совершил подвиг по чистке кухни в столь сжатые сроки? Ясно, не Геракл…
— Мойте руки и идите завтракать, — сообщила им девушка, мельком взглянув на двух застывших мужчин. Те переглянулись и, сообразив, что теперь с ними дама, спешно разошлись по комнатам одеваться.
1 сентября. Миша идет в школу. В какой, интересно, класс: четвертый, пятый? Да нет, в шестой, 12 ему.
Сергей посмотрел вниз с балкона: малыши цветы несут, рядом гордые мамаши плывут. Дети постарше тоже с букетами. Белый верх, темный низ, костюмы…И Тайклиф на лавочке с удивлением смотрит на странную процессию. Анжела ему, видимо, объясняет. Вот ведь «Джульета»! Самой наверняка в школу надо, а она к подъезду любимого, как на день знаний. А тот и рад.
Да-а, всем дело нашлось, только Сергею — нет. Вот и бродит по квартире неприкаянный, то телевизор посмотрит, то с балкона поплюет. Месяц уже. И что он, собственно, здесь делает? Алена из дома ни на шаг, и жива ли она и здорова, похоже, никого не интересует. Не до нее агноликам.
Тайклиф с малолеткой любовь крутит, Мэнгриф и Вэйнгрин оккупировали близлежащий карьер и, разогнав немногочисленных поклонников мутной и холодной воды, с утра до вечера изображают амфибий, а по ночам вместе с остальными флэтонцами поют мантры своему Модраш, содрагая весь микрорайон диким воем. Поначалу некоторые ретивые жильцы милицию вызывали, но, встретившись пару раз с глазами обладателей столь мощных баритонов, пыл свой значительно умерили. Оно понятно — жить-то всем хочется.
А вот Ларисе не хотелось. Славная, но весьма недалекая женщина весь август ходила к «Арви», как на дежурство. То влажную уборку затеет, то джемпер сантиметровой толщины свяжет, чтоб не мерз любимый. То ужин приготовит из диетпродуктов, чтоб желудок не давило, то к утренним кашам приучить вздумает, состоянием его здоровья озабоченная. А однажды, видимо, всерьез приняв мечту о совместной жизни за реальность — кактус свой в их квартиру принесла — на кухонный подоконник водрузила. Да незадача приключилась — Арвидэйф о ее планах узнал, но восторга не разделил, и хмуро поглядев на колючий столбик, решил, что вдвоем, они в одном доме не уживутся. Не прошло и суток, как вместо семейного гнездышка Ларису определили в нервное отделение, с надеждой на дальнейшее лечение в закрытом стационаре другого профиля — сильно ею психиатры заинтересовались…
А кактус тот сгинул на помойке.
Арвидейф с тех пор спокойно сидит на кухне, холодильник охраняет, и с довольным урчанием поедает метровые бутерброды с полюбившимся ему сливочным маслом. На завтрак теперь овощи и фрукты, на обед рыба и овощи, а на ужин фрукты и овощи. В перерывах рис, масло и жгучие приправы.
Организм же Сергея сильно подобным рационом возмущался — мяса требовал. И хоть агнолики морщили носы и заявляли что оно — яд, парень бы с радостью скончался от метрового бифстрогана или, на крайний случай — шницеля из этого яда. Но лучше, конечно, и то, и другое, и еще борщ, горячий, мамин.
Парень прошел в квартиру, глянул на Вэйнгрин, следящего за монитором и тайно поедающего шоколадные конфеты, хмыкнул и решительно направился на кухню.
