– Чантория, – торжественно сказал он, – правда ли, что твой муж позволил колдунам втыкать в вашего ребенка отравленные иглы в тщетной попытке обмануть Господа? Правда ли, что твой муж говорил: пусть на небо забирают других детей, но не моего, ибо я обвел Любовь вокруг пальца с помощью колдовства?
– Да, да, это правда! – выкрикнула Чантория, обливаясь кровью.
– И правда ли, что тебя постигла за это ужасная кара?
– Да! Господь взял моего ребенка!
– Бейте! – снова скомандовал Кентукки, и снова под ликующие вопли толпы на Чанторию посыпались удары, которые на сей раз довели ее до беспамятства.
– Подайте отца-колдуна! – прогремел главный исповедник, и на середину сцены вытолкнули Траффорда.
– Твоя дочь умерла! – воскликнул Соломон Кентукки.
Траффорд попытался сосредоточиться. Он знал, что у него лишь один шанс сказать нужные слова. Времени на риторические уловки, которые он планировал применить в своем обращении к толпе, уже не оставалось: теперь необходимы были только краткость и ясность.
– Да, главный исповедник! Она умерла. Но не от кори и не от свинки, от которых ей сделали прививки. Эти прививки подействовали! Моя дочь умерла от холеры. От этой болезни тоже существует вакцина, но мне не удалось ее достать.
– Молчать! – заорал Соломон Кентукки.
– Прививки действуют! Они дали моей дочери защиту от тех болезней, ради борьбы с которыми их создали. Слушайте меня, люди!
– Бейте его! – приказал Кентукки, и избиение началось.
– Требуйте прививок для своих детей! – кричал Траффорд, уклоняясь от ударов. – Вы слышите меня, люди? Требуйте, чтобы вашим детям делали прививки!
– Нельзя идти против воли Бога-и-Любви! – воскликнул Кентукки.
– Бог, который убивает детей, желая наказать родителей, не стоит того, чтобы ему поклонялись!
В этот момент, слабея под градом ударов, Траффорд заметил, что звук его голоса изменился, и понял, что ему отключили микрофон. Он услышал, как главный исповедник завопил: «Колдун и еретик! Бейте его, бейте сильнее!» Но прежде чем сознание покинуло Траффорда, ему показалось, будто толпа на мгновение затихла – словно в ней нашлись люди, каким-то чудом сумевшие понять смысл его отчаянного призыва.
Придя в себя, он обнаружил, что его вернули в камеру. Понять это ему удалось не сразу, потому что веки у него склеились от крови, ребра, похоже, были сломаны в нескольких местах, а все мышцы так измочалены, что он не мог пошевелиться.
И все-таки, лежа на полу без движения, страдая от невыносимой боли, зная, что вскоре его ждет неминуемая мучительная смерть, Траффорд чувствовал своего рода удовлетворение.
В каком-то смысле он победил. Он заявил свой протест. Он высказался, произнес две-три правдивые фразы в мире, где правда находилась вне закона. Мало того: он сделал это посреди стадиона Уэмбли, на Фестивале Веры! Четверть миллиона людей слышала его напрямую, и еще многие миллионы должны были услышать в эфире. Храм позаботился о том, чтобы сделать его выступление важнейшим общественным событием, и он воспользовался этим как нельзя лучше. Такое еще никогда никому не удавалось. Никто никогда не говорил правды на Уэмбли, и вряд ли это когда-нибудь произойдет опять. В стране, где каждый гордился тем, что он «личность», хотя на самом деле был лишь одним из гигантского стада баранов, он, Траффорд, сумел доказать свою уникальность. И кто знает, возможно, кто-нибудь прислушался к его словам. Возможно, кто-то в этой громадной толпе понял, что в них есть смысл, и задумался над ними. Даже если Траффорд заронил одно-единственное семечко сомнения в одну-единственную голову, можно считать, что его усилия не пропали даром. Он взял верх в борьбе с Храмом. Разве кто-нибудь другой может похвастаться тем же?
И это еще не все. Нет-нет, далеко не все! Он сохранил в неприкосновенности все свои драгоценные секреты. Его убьют, практически ничего о нем не зная. Им известно, что он сделал своему ребенку прививки, но этот секрет он и сам счастлив был разгласить. Зато им ничего не известно о его тайном мире, о его занятиях науками и историей, о его увлечении художественной литературой и удивительных фантазиях. Пожалуй, даже если бы они и узнали обо всем этом, то мало что поняли бы: слишком уж злобными и изуродованными были их собственные умишки.
Он ничего не рассказал им о гуманистах – ни слова! У этих невежд не хватило сообразительности даже на элементарную догадку о том, что человек, сделавший вакцинацию своей дочери, может заниматься и иными видами подрывной деятельности. Теперь подпольщикам уже ничто не грозит. Кассий мертв, но библиотека будет работать по-прежнему, а в свой черед откроются новые. Пока же как минимум уцелели другие его единомышленники. Макаллан и Тейлор. Коннор Ньюбери. И самое главное – Сандра Ди! Его молчание и мужество Кассия, лишившего себя жизни, спасли их всех.
А еще инквизиторы ничего не узнали о его любви. О его самой мучительной и драгоценной тайне. Они так и не узнали, что он любит Сандру Ди и что он принес ей чудесный дар – книги, благодаря которым она сможет свободно путешествовать по мирам, намного превосходящим мир, созданный Храмом. Сандра Ди будет вспоминать о нем с гордостью; наверное, сейчас она страшно боится, что его арест может привести их к ней. Но пройдет неделя, потом другая, третья – и она поймет, что угроза миновала. Тогда она вернется в библиотеку. Привлечет к их делу новых сторонников. И кто знает – может быть, в один прекрасный день мир наконец избавится от слепой веры.
Пришли врачи и осмотрели его раны.
– Наша задача – сделать так, чтобы вы были в состоянии взойти на костер, – только и сказали они, когда он поинтересовался результатами осмотра.
На следующий день ему принесли костыли и велели упражняться в ходьбе.
– Ваша казнь назначена на ближайшую неделю, – объяснил врач. – Если до тех пор вы не встанете на ноги, отвечать за это будем мы. Лично я считаю так: если хочешь казнить своих преступников по-человечески, не надо их калечить. Но меня никто не слушает.
Траффорду помогли подняться и выйти из камеры. Там его заставили ковылять по огромному круговому коридору, а потом к центру собора, где он вдруг обнаружил над собой, высоко вверху, гигантский сводчатый купол: в перекрытии над его головой зияло широкое отверстие. Траффорд сообразил, что его привели в прогулочный дворик, потому что здесь было множество узников, таких же избитых и переломанных, как он. Опираясь на костыли, они бродили по кругу – наверное, тоже готовились к казни.
– Ходить, – сказал тюремщик.
Траффорд присоединился к шаркающей толпе, поглощенный мыслями о Сандре Ди. Впрочем, иногда он вспоминал о Мармеладке Кейтлин, а заодно и о Ласковой Голубке, своей первой погибшей дочери, но изо всех сил старался не задерживаться на этих печальных думах.
