— Это опять ты? — прогнал я подступившую жуть бравым голосом.
— Не ждал? — ответил Джалиб, выступая из облитой чем-то липким кафельной стены.
— Ждал — не ждал, но никак не предполагал, что ты так просто отвяжешься. С профессором сплоховал.
— Слабак, — махнул чёрной дланью бес.
— Несчастный человек, — поправил я.
— Щас расплачусь…
— Послушай, исчадье ада, я крепко подумал после нашей последней встречи, твоё предложение с разрушением надгробий…
— Ну? — вскинул в надежде мохнатой бровью Джалиб.
— Твоё предложение с разрушением надгробий — блеф. Тебе просто нужно моё согласие на любую работу для вас. Любая сделка! Как-то до меня сразу не дошло, что все, кто хотят явиться, они и так явятся. Чем же так интересна моя персона? У меня, по-моему, грехов столько, что… Ну, ты-то понимаешь…
— Уф-ф… — скорчил раздосадованную рожу бес, — как мне трудно с такими умниками. Я тебе отвечу честно…
— Ты на это способен?
— Ну ты же прекрасно знаешь, что иногда мы добавляем в ложь частичку правды, чтобы она было похожа на правду, так вас, кажется, учат? Или наоборот, мы добавляем в правду частичку лжи, но такую, чтобы было достаточно, дабы отравить всю правду. Так?
— Так.
— Ну вот, я озвучу тебе именно часть правды. Ты, как личность, мне неинтересен. Ты наркологу интересен. Но иногда Он, — Джалиб многозначительно ткнул длинным чёрным ногтем в потолок, — замыкает на таких странных людях, как ты, кучу событий. Так, будто ты самый основной болт в механизме.
— Стало быть, меня надо выкрутить? А заодно окончательно заполучить мою душу?
— Да ничего мы не заполучаем! — поморщился Джалиб. — Больно надо. Сами приходите с распростёртыми объятьями. Он дал вам выбор, вы им свободно пользуетесь. И скажу тебе ещё раз честно: я обещаю тебе те условия, о которых говорил во время нашего первого разговора.
— Домик на берегу и она…
— Да хоть дворец!
— И что, идти рушить надгробия?
— Можешь просто уйти. Хоть куда. Оставь этих людей. Ты — одиночка. Зачем они тебе?
— Теперь я тебе скажу честно: я полюбил их. Они стали мне родными. И ты прекрасно знаешь, что я не соглашусь… почему вот только не оставляешь попытки?
— Я не знаю, что ты не согласишься, — прищурился Джалиб, сверкнув угольками зрачков, — я бы мог стереть тебя в пыль, подставить под мчащийся автомобиль, под шальную пулю…
— Если бы мог, давно бы сделал, — спокойно возразил я. — Оставь этих людей в покое. У вас вон — целое воинство в городе во главе…
— Молчи! — оборвал меня бес. — Кому интересно то, что и так наше. Хочешь, я покажу тебе, что будет через час?
— Нет, предпочитаю положиться на волю Божью.
— У-у, — сморщился бес так, что клыки выступили над пухлыми губами, — всё красивые слова.
— Да у нас, собственно, Божья-Воля есть в буквальном смысле.
— А ты можешь себе представить, что с ним сделают, если он попадёт им в руки?
— Мы сделаем всё, чтобы он не попал.
— В ваших ли это силах?
— Неважно…
— Упёртый алкоголик, — ухмыльнулся бес, — за спиртом пришёл? Вот он, — Джалиб развёл руки в стороны, и под ними оказались две огромных бутыли со спиртом, явно те, которые стояли где-то в подвале. Он дотронулся до них, и стекло рассыпалось даже не на осколки, а буквально в пыль, спирт растёкся нам под ноги.
— Американское кино любишь? — спросил он, достал зажигалку Zippo, картинно чиркнул по кремню и бросил её в огромную лужу.
Спустя мгновение мы стояли по пояс в синем пламени. И — не горели. Я посмотрел, как пламя пляшет вокруг моих «бёрцев» и штанов, не причиняя им вреда, потом посмотрел на Джалиба. Он любовался произведённым эффектом.
— В ожоговом отделении никого нет, — подмигнул он.
— Дешёвые фокусы, — постарался как можно спокойнее ответить я.
— Ну сделай хотя бы один такой? Кстати, если ты согласишься, этому ремеслу я тебя обучу. Будешь забавляться. А?
— Что-нибудь повесомее есть?
— Ну хорошо, — задумался Джалиб, — делаю тебе последнее предложение. Я могу сделать так, что бомба взорвётся в другом месте, не там, где она была. И ты успеешь. Просто верну тебя на несколько лет назад. Понимаешь? Ты проживёшь с ней всё упущенное!
Не буду лгать, сердце у меня от такого предложения ёкнуло и провалилось. Мой инфернальный собеседник почувствовал это и с довольным видом снова разрезал ногтем-когтем окружающее нас пространство. Сначала я увидел подъезжающее к вилле такси, потом себя в том самом такси и снова услышал голос Джалиба, но уже где-то внутри себя:
— Тебе достаточно просто открыть дверь машины и выйти.
Таксист смотрел на меня выжидательно-вопросительно, в руке у него была та самая газета, свёрнутая в трубку. Пейзаж за окном был настолько явным, что я ощущал на коленях луч тёплого греческого солнца. Пальцами я нащупывал руку дверцы машины.
— Просто выйди, и всё, — настойчиво напомнил Джалиб, — и ты никому ничем не обязан.
И всё… Прости меня, Господи, я бы вышел. Но вдруг услышал за спиной знакомый голос.
— Дядя Макар, что у вас тут горит? Оглянулся и увидел в заднее стекло стоящего на дороге Серёжу.
— Вы же сгорите, дядя Макар! Идите скорее сюда! Я ещё раз повернул голову, теперь уже в сторону особняка, и увидел выходящую на лестницу Елену. В лёгком парео идущую к морю… Сердце разлетелось на куски.
— Дядя Макар!
Я вышел из машины… и шагнул в сторону Серёжи. Моя камуфляжная форма на мне горела.
Кто-то накинул на меня брезент, и меня поглотила тьма.
— Ты что, экспериментируешь тут со спичками? — услышал я раздражённый голос Никонова.
— Это не я, — только-то и оставалось ответить. Почему-то я надеялся, что, когда Олег снимет с меня брезент, мы все окажемся на берегу тёплого Эгейского моря и ничто не будет нам угрожать».
4
Даша сидела в кожаном кресле в холле больницы, погруженная в свои мысли, наблюдая, как бабушка вместе с Глафирой Петровной кормят неходячих пациентов. Две Петровны, подумалось вдруг. И Пантелей, что раздавал лекарства, устанавливал капельницы и просто выслушивал людей, словно был священником, а не врачом. Они что-то шептали ему почти на ухо, а он сосредоточенно слушал. «Сюрреализм», — подумала Даша.
От мыслей о Конце Света стало вдруг очень грустно. Всем предыдущим поколениям повезло. Они любили, страдали, радовались, рожали и растили детей. Вспомнился вдруг маленький братишка, когда ему было полтора годика. Он был такой хорошенький, такой милый, что его хотелось постоянно таскать на руках, тискать, прижимать к себе. И вот, получается, всё оборвалось. Наверное, это должно было когда-то случиться, но почему именно сейчас? И почему так нелепо? Взрослая жизнь только началась.
Интересно, а сложилась бы жизнь с Артёмом? Даша пыталась воссоздать в своём воображении его образ, но получалось как-то смутно, как будто они не виделись несколько лет. Поймала себя на мысли, что ей никогда не нравились спортивные мужланы, которые носят себя с высокомерным достоинством породистых самцов. Исключение, пожалуй, неожиданно составили Никонов и Макар, которые хоть и были крепкими мужчинами, но в них не было и доли самолюбования, желания подать себя. Они были крепкими для чего-то другого. Артём был щупленьким и нерешительным. Даже худее Пантелея. Ну, опять же, младше. Про Пантелея можно было сказать, что у него на лице незавершённая юность, а про Артёма — что у него ещё не началось мужество.
