— А-а, эт-т ты, девка! — cиплый пропитой голос резал слух. — Деньги где?! И закусь!
«Чего-о? — Тимше показалось, что он ослышался. — Кто этому ярыжке[35] хайло раззявить позволил?» Он подался навстречу ярыжке, но замешкался. «А надо ли высовываться? Мужик-то ей явно знакомый, а девица языкатая, сама кого хочешь отбреет. Чего ж встревать непрошено?»
Супротив ожидания Оля виновато съежилась, рука в пестренькой варежке прижала карман, словно несданная хозяину выручка могла выпрыгнуть.
— Нету денег… — упавшим голосом пробормотала Оля. — Завтра будут. Честное слово!
Ярыжка грязно выругался. До Тимши долетела густая волна застарелого перегара.
— Ты кому мозги пудришь, сука? — проревел ярыга, угрожающе надвинувшись на девчушку.
Оля сжалась до полной незаметности, но с места не сошла. Детина протянул к ней костлявую грязную ручищу… Дольше Тимша терпеть не собирался. И произносить увещевающих речей тоже. Вся скопившаяся в душе горечь, вся неистраченная злость выплеснулись в сокрушительной зуботычине.
Покрытая недельной щетиной челюсть оглушительно клацнула. Ярыжку пронесло над землей, припечатало к жалобно хрустнувшему забору…
— Папа! — вскрикнула Оля и бросилась к потерявшему сознание мужику. — Очнись, папочка!
Тимша почувствовал, как внутри что-то оборвалось. «Неужели убил?» — мелькнула паническая мысль Он метнулся следом за девчушкой, приложил кончики пальцев к шее, нащупывая живчик…
— Жив! — вырвался облегченный вздох, лоб покрылся испариной. — Отдохнет с полчасика и очухается. Даже помнить что случилось не будет.
На лице Оли, сквозь не успевшую сойти маску ужаса, проступила робкая улыбка.
— Он вообще-то хороший, — промокнув уголком шарфа выступившие слезинки, сказала она. — Только выпить любит… Ему всего-то и надо — на «Льдинку»!
Тимша виновато переступил с ноги на ногу.
— Это… да, конечно… отец, он завсегда отец… Давай я его в подъезд затащу, к батарее — чтоб не замерз.
«Таких отцов самих воспитывать надо! — в то же самое время думал он, с холодным бешенством. — Кулаком и сапогом!»
— Давай, — согласилась Оля.
Тимша напрягся, приподнял обмякшее тело. Судя по вони, мытье детина презирал. «Это мне епитимья такая. За рыцарство идиотское», — обреченно подумал Тимша.
Вскоре ярыжка привалился к батарее. Шабанов попятился, едва не сбив стоящую за плечом девушку.
— Как он? — спросила она чуть слышно.
Словно в ответ, мужик завозился, устраиваясь поудобнее. Булькающий храп сотряс ветхое здание.
— Теперь до утра дрыхнуть будет, — сообщил Тимша.
— Я знаю, — кивнула Оля. Стало ясно, что папашке ночевать у батареи не впервой. И деньги у дочери отнимать тоже.
— Про какую закусь он говорил?
Оля потупилась.
— У меня братики-близняшки… Аслан разрешает для них каждый день по хот-догу брать. Бесплатно.
— Хозяин? — недоверчиво переспросил Тимша. — Азер?
Девчушка кивнула, даже в полутьме подъезда был заметен проступивший на щеках румянец. Наконец он подняла глаза и с вызовом заговорила:
— Ну и что, если азер? Вам, скинхедам, все равно, что они за люди! Всех под одну гребенку стрижете? А они разные!
Тимша вздрогнул и посмотрел на девчушку с брезгливой жалостью.
— Ты и рада! За пару говенных сосисок чурке задницу лизать готова? Тьфу, мерзость!
Он ждал пощечины и даже не пытался уклониться.
— Уходи! — голос Ольги дрожал от сдерживаемых слез. — И вожаку своему доложи, мол, задание выполнено, девке голову вскружил, болтать не будет! Ры-ыцарь!
Тимша задержал дыхание, на миг просбоило сердце.
«Как это — «вскружил»? — растерянно подумал он. — Делать мне больше нечего!»
Ольга стояла отвернувшись, задрав к закопченому потолку курносый носик. Шабанова для нее больше не существовало.
«Ну и плевать! — на смену растерянности пришло раздражение. — Блажит девка, с перепугу невесть что в голову стукнуло!.. А, насчет уходить, верно сказано — до дома проводил, ошиваться здесь — даром время терять…»
Он двинулся к выходу. Медленно, словно ожидая оклика.
Девушка не окликнула.
Фонарь сдался окончательно, сорванный ветром плафон валялся в сугробе. Тимша зло выругался, пнул.
Пластик брызнул осколками. Как граната.
«Темнота. Снова темнота. И снова запах трав. На этот раз к травам примешан смрад горелого железа… Вежа? Нет, из вежи мы уехали… вместе с лопарочкой… Вылле…»
Сергей пробует встать… В ту же секунду тело захлестывает волной боли… Вскрик доносится издалека, словно кричит кто-то другой… Кто? Голова в огне, обрывки сгоревших мыслей уносит ветер…
«Вылле?.. Она в монастыре… А я? Помнится лес… волки… дальше провал.»
Чья-то рука приподнимает голову, в губы тыкается край жестяной кружки. Жидкость течет по губам, наполняет иссохший рот. Сергей глотает…
По пищеводу катится шаровая молния, фейерверком взрывается в желудке. Мир заливает гнуснейшей сивушной вонью, из-под сомкнутых век ручьями хлещут слезы.
«Эй вы там! Опупели, мать вашу за ногу?»
Глотку раздирает хриплый лающий кашель.
— Ну я ж говорил, Петр Нилыч, очухается малец! — довольно воскликнул надтреснутый тенорок. — Чтоб с царевой водки, да не очухаться? Не могет такого бысть.
— В… в… воды! — сипит Шабанов меж приступами кашля. — Ась? — живо откликнулся обладатель тенорка.
— В-воды, сукин кот… отравитель! Воды!
— Воды требует, — пояснил кому—то тенорок.
— Ну так дай, оболтус! — рявкнул незнакомый бас.
Прохладная влага несет облегчение, тут же, дождавшись своего часа, наваливается усталость. Во мраке скользят короткие, дарящие покой мысли:
«Речь-то русская… Дошел… таки дошел…»
Шабанов улыбнулся.
— Опять сомлел? — грохотнула боевым металлом темнота. «Темнота?» Сергей ухитрился разлепить веки. Скорее полумрак. Окончательной победе мрака мешает пара трехсвечных шандалов — один на сбитом из массивных плах столе, другой на закопченой бревенчатой стене. Окон в поле зрения не наблюдается. Зато наблюдаются четыре колоритные личности.
За столом, скрипит пером тощий мужичонка в темного сукна платье и суконной же шапке куполом. Козлиная бороденка трясется от усердия. Не иначе дьяк. Служилый писец то бишь.
Ближе к низким окованным железными полосами дверям стоят двое — один приземистый лысоватый и толстый, в отороченной мехом шапке-мурмолке, долгополом, расшитом мелким речным жемчугом коричневом кафтане. Из-под кафтана виднеются гнутые носки сапок. Физиономия у толстяка недовольная — сразу ясно, оторвали человека от сытного обеда… или от девахи пышнотелой… в общем, помешали спокойно наслаждаться жизнью.
