Площадь выглядела так же, как два года назад. На восстановленный при Маране Большой дворец руководство Лиги больше не посягало, разрушительных амбиций вообще поубавилось, не трогали и айты, один, правда, остался недостроенным, но второй успели закончить, только вместо множества колоколов, увивавших его прежде, висело лишь три или четыре, сколько именно, Дану отсюда видно не было. Не осмеливаясь останавливаться у подножья айта, чтобы вознести молитву, как того требовали религиозные догматы, верующие тем не менее часто проходили мимо, молясь на ходу в виду святыни. Благодаря этому на площади обычно было многолюдно. Единственное нововведение: Большой дворец был объявлен собственностью государства, о чем возвещали два зеленых флажка, развевавшихся у входа, именно эти флажки отпугивали от площади добровольных ораторов и их слушателей, видевших в них не только знамя, но и знамение. Почти никто не знал, что дворец пустует, как и все прочие здания на площади. Никто, кроме Марана…
С того места, где Дан с Мараном устроились, толпа, собравшаяся у фонтана, была видна, как на ладони… точнее, не у фонтана, фонтана еще не существовало, в центре площади возвышался лишь парапет, очерчивавший его будущий бассейн… будущий ли? Строительство ни на йоту не продвинулось с последнего дня правления Марана. На парапете, небрежно прислоненная к воткнутому в земляное дно «бассейна» стальному пруту, стояла бесценная картина Вениты. Дана бросало в дрожь при мысли, что любой, кому по какой-либо причине она не угодит — маньяк, выродок или просто фанатик, может изуродовать полотно, раздавить, изодрать, полоснуть ножом. Но Венита, сидевший на парапете рядом со своим творением, не обнаруживал никаких признаков тревоги.
Число зрителей все увеличивалось, не только зрителей — слушателей. Дан знал о чем идет речь — о катастрофе в Вагре и том, что с ней связано, но кто конкретно говорит и что именно, было неясно, до арки, где они с Мараном стояли, доносились только отголоски, иногда, когда гул толпы стихал, долетали отдельные слова. В какой-то момент над головами появился Поэт, очевидно, взобравшийся на парапет, и сразу со всех сторон к бассейну побежали люди, толпа в мгновение ока удвоилась, утроилась…
Маран присел на выступ и прислонился к стене, видимо, многодневная усталость давала себя знать. А может, не только усталость.
— Когда ты наконец отправишься на станцию? — сказал Дан, не отводя взгляда от скопления людей на площади. — Нельзя бесконечно это откладывать. Надеюсь, ты не хочешь опять свалиться?
Маран виновато пожал плечами.
— Не хочу. Валяться мне, как ты понимаешь, некогда. Но и собой заниматься времени нет. Сам видишь… Собственно, я ничего такого не чувствую, в конце концов, я наглотался этого протектора выше головы… Конечно, провериться можно… — Поколебавшись, он вдруг спросил: — А Наи улетела или еще на станции?
— Понятия не имею. — Дан оглянулся на него и лукаво добавил: — Я вижу, тебе нравятся земные женщины.
— Нравятся, — согласился Маран. — К сожалению, это не взаимно.
Дан воззрился на него с недоумением.
— У тебя совесть есть? А Индира?
— А что Индира?
— Маран! Надеюсь, ты не собираешься убеждать меня, что Индира никогда тобой не интересовалась?
Маран принужденно улыбнулся.
— Может, и интересовалась. До поры, до времени. Собственно говоря, дело не в Индире. Главное то, что я не нравлюсь Нике. Хотя и Ника… что Ника? Боюсь, что земные женщины за последние сто лет привыкли к сугубо положительным персонажам. И вообще… Есть такая поговорка: «Когда смертный слишком часто заглядывается на облака, он теряет земное, не обретя небесного»…
— Ничего не понимаю! Объясни толком.
— Да ладно, Дан! Все это не столь существенно. В конце концов, с Индирой это было не более, чем… — он смутился и умолк.
— Догадываюсь. Элементарное мужское любопытство.
Маран промолчал.
— Ну и как? — спросил Дан.
— Это любопытство, Дан, уже не мужское.
— Ладно, черт с тобой, скажи хоть, при чем тут Ника.
Маран вздохнул.
— Я и так сказал слишком много. Что меня не украшает.
— Но…
— Как ты выражаешься, в данную минуту это не актуально.
— Еще бы, — буркнул Дан, возвращая свое внимание происходящему на площади.
Маран проницательно взглянул на него.
— Догадываюсь, что тебя волнует. Не бойся, картине Вениты ничего не грозит. Ни один бакн не поднимет на нее руку.
— Очень интересно. А те, кто собирался сжечь другую его картину — не бакны? — спросил Дан с иронией.
— Они просто не люди.
— А если эти нелюди явятся сюда в виде вооруженных охранников и схватят картину, самого Вениту, Поэта — тогда как?
— Тогда? Согласись, что больше, чем все это, их в данный момент интересую я.
— Согласен. И что?
— Если дело дойдет до того, я выйду и сдамся им. Отвлеку внимание.
Дан уставился на него с неподдельным изумлением.
— Маран, ты в самом деле сошел с ума! Если тебе хочется покончить с собой, ты можешь выбрать более комфортный способ самоубийства.
— Дело не в этом.
— В чем же?
— В цене! Поэт или Венита — слишком высокая плата за несколько слов правды.
— А ты — нет? Ты ценишь себя ниже, чем Поэта или Вениту? Хотелось бы знать, почему?
— Потому что художник, Дан, это величайшая из ценностей. Правители, политики, государственные деятели — это все преходяще. В позапрошлом веке блистало, боролось, решало судьбы Бакнии множество людей, а чье имя осталось каждому бакну? Расти. Да вспомни свою историю!
Дан задумался. Перебрал первые пришедшие на ум имена из прошлого. Вот взять хотя бы два тысячелетия новой эры… отбросим последние полтора-два века, это еще слишком свежо… И?.. Данте, Петрарка, Леонардо, Микеланджело, Бах, Шекспир, Бетховен, Моцарт, Рафаэль, Верди, Бальзак… Стоп, стоп! Государственных деятелей. Цезарь, Наполеон… Ну, еще? Долго думать нельзя, надо то, что на слуху, на памяти у всех, у каждого… Цезарь, Наполеон и… Александр Великий? Это было раньше. Как, впрочем, и Цезарь. Вот черт!.. Он сдался.
— Положим, ты прав. Почему же тогда ты сам не бросаешь всю эту суету и не садишься писать?
— Поздно, Дан. Нельзя безнаказанно ломать свою личность. Мастер говорил… — Он вдруг умолк и на миг задумался.
— А почему бы и мне не сказать пару слов? — спросил он словно сам себя, потом повернулся к Дану. — А, Дан? Почему бы мне не сказать пару слов? Может, другого случая и не будет?
Не дожидаясь ответа, он вскочил и быстрым уверенным шагом пошел на площадь. Обступившая фонтан густая толпа, которая насчитывала никак не меньше пяти-шести тысяч человек, растеклась уже до Большого дворца Расти. Пройдя через толпу без малейшей задержки, Маран через минуту оказался у дворца и взбежал по ступеням к решетке входа. Дан дернулся было вслед, но… Как ему не хотелось послушать, он остановился, связался со станцией — прошлые уроки не прошли даром, обрисовал ситуацию и только после этого поспешил ко дворцу.
