самым невинным видом поинтересовался ратава-корги.
— Так ты меня узнал, — Вран попробовал было рассмеяться, но тут же закашлялся от недостатка воздуха.
— Трудно было ошибиться, — согласился Ро, — правда, я решил, что ты явился по мою душу. Эффектное было явление, прям ангел возмездия в развивающемся плаще. Неужели так спешил, что даже не хватило времени накинуть пальто?
— Вообще-то, не хватило даже на то, чтобы спуститься по лестнице, — Вран улыбнулся, вспоминая устроенное им представление, — я сиганул со второго этажа из окна ванной, так что считай, вам с Василисой ещё повезло, что мне под руку подвернулся халат, иначе пришлось бы нашей скромнице любоваться незнакомым мужиком в неглиже.
— А ты знаешь, что своим акробатическим этюдом ты сам толкнул Василису в мои объятья, — ехидно поинтересовался Ро, — в буквальном смысле, — уточнил он.
— Даже не пытайся вызвать во мне ревность, — Вран снисходительно усмехнулся, — это твоя фишка. К любви или дружбе ревность не имеет никакого отношения, это просто чувство собственника к объекту своей страсти. Скажи, ты действительно считал меня своей собственностью?
— Проехали, — проворчал Ро, — я с немощными не воюю.
— Так я и не предлагаю, — Вран беспечно пожал плечами, — просто удивляюсь твоей твердолобости. Неужели неясно, что счастье любимого человека всегда важнее твоего собственного? Это же даже дураку понятно. Ну как можно ревновать к тому, кто делает дорогого тебе человека счастливым?
— А как же моё счастье? — возмутился Ро. — Предлагаешь им пожертвовать?
— Боюсь, ты не очень хорошо понимаешь, в какую игру собираешься ввязаться, — лицо Врана вдруг помрачнело. — Психика Василисы больна, и тебе придётся быть очень терпеливым, если ты хочешь её вылечить и сделать счастливой. Сейчас она вовсе не беззащитна, скорлупа, созданная ею в предыдущем воплощении, надёжно охраняет её душевный покой от всяческих потрясений. Если прямо сейчас ты её бросишь или отмочишь ещё какую-нибудь гадость, то это не станет для Василисы концом света, она это переживёт. Но если ты это сделаешь после того, как разобьёшь её скорлупу, то ещё одного удара она может и не выдержать.
— Вран, побойся бога, между мужчиной и женщиной всякое может случиться, — принялся оправдываться герой любовник. — Как я могу гарантировать, что буду вместе с Василисой вечно?
— Тогда вообще не лезь, — отрезал Вран, — потому что если ты умудришься разбить ей сердце, то я вспомню, что являюсь лучшим сталкером Аэрии.
— Какая ирония, — Ро весело рассмеялся, — ты угрожаешь развоплощением тому, кто всего несколько часов назад избавил тебя именно от этой участи. Да если б я вовремя ни догадался, где эти горе-экспериментаторы станут искать мне замену, одного неблагодарного сталкера уже не существовало бы в природе.
— Ошибаешься, причём дважды, — спокойно возразил Вран. — Во-первых, сознание не может распасться за несколько часов, на это уходят дни, если не недели, а во-вторых, когда ты прискакал на белом коне с шашкой наголо, мне уже развоплощение не грозило. Вен догадался, что я собрался сделать, и от моих услуг отказались. Кстати, странный он какой-то, этот Вен. Ты его давно знаешь?
— Когда двести лет назад я пришёл к ратава-корги, он уже тогда был самым старым членом нашей организации, — Ро и не подумал обидеться и с удовольствием включился в новое обсуждение. — Удивительно, что Вен никогда не пытался вылезти в руководители, предпочитал работать в поле, но это не самая большая его странность. Он буквально помешан на идее спасти всех зависших после стирания игроков и ни с чем не считается ради достижения этой своей цели. Вот он бы точно сдал свою женщину на опыты даже без малейших колебаний. А почему ты спросил про Вена?
— Похоже, он меня хорошо знает, — пояснил Вран, — а я его совсем не помню.
— Так ты вообще много чего не помнишь, — Ро хитро подмигнул своему пациенту. — Возможно, вы когда-то вместе стояли у истоков создания ратава-корги, ты же последний выживший Ставрати.
— Опять ты за своё, — в голосе Врана появились нотки раздражения. — Я больше не куплюсь на твои вербовочные трюки, особенно, посла того, что случилось.
— Напрасно ты недооцениваешь свою связь с ратава-корги, — Ро уверенно поднялся на ноги, потому что за дверью послышались приближающиеся шаги Танэра. — Рано или поздно ты к нам всё равно придёшь.
— Пока что у меня имеется лишь одно желание — держаться от вас подальше, — презрительно бросил Вран.
— Что ж, можешь начинать держаться от меня подальше прямо начиная с этой минуты, — Ро помахал рукой своему пациенту и выскользнул за дверь, и только тогда Вран ощутил, что боль, терзавшая его всего час назад, больше его не мучит. Разговор с ратава-корги оказался целебным. А вот о том, что и его предсказание тоже оказалось пророческим, Врану только предстояло узнать.
Сосны приветливо помахивали своими мохнатыми лапами за окном, покорно принимая игру, навязанную лёгкими, почти неосязаемыми касаниями воздуха. Ветра не было и помине, и это отчего-то вызывало в душе Василисы детское чувство обиды на невовремя расслабившуюся стихию. Сейчас ей хотелось, чтобы за окном бушевала буря, чтобы эти ленивые сосны вскидывали свои лапы к небесам, моля о пощаде, а лучше бы им вообще поотрывало их мохнатые конечности. Может быть, тогда горечь, копившаяся в её душе подобно мерзкому гнойнику, смогла бы прорваться наружу, избавив страдалицу от невыносимой боли.
Самое обидное заключалось в том, что Василиса даже не понимала причины своей депрессии. Казалось бы, после всего пережитого чудом спасённая женщина должна была бы пребывать в эйфории и возносить благодарность судьбе, а также благородному рыцарю, в последний момент вырвавшему жертву из когтей злодеев. Но нет, ничего подобного Василиса не испытывала, даже пресловутой благодарности, только боль и обиду. Возможно, это и был тот самый посттравматический синдром? Но тогда он проявлялся каким-то необычным образом. По идее, Василиса должна была бы испытывать страх, но никак не обиду. Разумеется, предательство учителя, которому она только-только начала доверять, могло спровоцировать такую реакцию, вот только мыслей о Вениамине в её голове сейчас не было от слова совсем.
Собственно, ни о чём конкретном Василиса вообще не могла думать. Хоровод обрывочных образов и бессвязных воспоминаний беспрепятственно крутился перед её внутренним взором, сворачиваясь змеиным клубком и распадаясь на отдельные фрагменты. Отчего-то идеи взять это хаотичное броуновское движение под контроль даже не возникало, Василиса тупо отбивалась от нападения отдельных змеюк, заранее смирившись с поражением в этой неравной борьбе. И дело тут было вовсе не в пресловутой неспособности женщин к стратегическому мышлению, эту басню Василиса уже давно списала как совершенно несостоятельную, да и занятия псевдо-магией всё-таки
