Мужики уже всем составом включая покалеченного Витька в дверной проем втиснулись, любопытство удовлетворяя. Илья хмурился недоверчиво, Петро рот открыв, глазел на Ивана, Прохорыч укоризненно головой качал, Елыч усмехался криво, а Витек, оценив вид Ивана и Феи, хитро улыбнулся:
- Мужики, а чего, это даже по приколу. Прикиньте, счастье-то привалило - нимфоманку к нам на заимку. Угодил Сема!
Колмогорцев челюсть до хруста сжал.
- А это как - нимфоманка? - полюбопытствовал Петя.
- Это, салага, чума. Всем дает…
Илья без слов пихнул Прохорова под дых локтем. Тот мало смолк, булькнув, так еще и рухнул на пол, на ногах не удержавшись. Степной его за шиворот поднял и уже лично от себя врезал, отправив отдыхать на диван.
Семен помрачнел, встретившись с заинтересованным взглядом Петра: дошло до мальчика, чем диагноз Феи для него хорош. Немного и до остальных дойдет, а нет, так девушка донесет, разжует.
Не бывать тому!
- Кто сунется - бить буду без предупреждения, - заявил, жестко глянув на каждого. Фею схватил и силком наверх потащил, толкнул в комнату, дверью хлопнул так, что в сенках банные веники свалились прямо поднимающемуся Ивану на голову.
- Да-а-а, чую, хорошо мы перезимуем, - удрученно проворчал Прохорыч.
- Забавно, - улыбнулся Елыч и пошел к себе: мысль в голову пришла, надо бы записать.
Семен мало двери закрыл еще и табуретом подпер, и замер посреди комнаты тяжелым изучающим взглядом сверля Фею.
Та сжалась, почувствовав, что мужчина вне себя от ярости и чего-то еще, что не имело определения в ее лексике. Энергия, взятая у Ивана бродила по организму, периодически заставляя девушку вздрагивать. Токи были болезненными и плохо усваивались из-за малого количества допинга. Его хватит от силы на сутки, если не меньше, и что потом делать, она не знала. Если бы Семен не влез, все было бы хорошо. Хотя с другой стороны его можно понять - Эя слишком голодна, чтобы контролировать себя. Взяла бы все, не удержавшись, и Иван бы умер. Понятно, что Семен за брата переживает.
Фея смутилась, сообразив, что чуть не натворила беды. И хоть хотелось сказать мужчине: ты же сам виноват, сейкап забрал, да язык не поворачивался.
У Семена на душе волки выли. Смотрел на Фею, что глаза виновато прятала, и боролся с желанием ударить ее. А с другой стороны - за что бить? Это как алкоголика хоть колоти хоть нет, все равно рука к бутылке тянуться будет, так и здесь. Мало ломки так еще и…
- Ладно, - сглотнул ком. - Мужчина нужен? Будет.
Шагнул к Фее, подтянул к себе, обнял и хотел в губы впиться, но она забилась:
- Нэй!
- Нэй?… А с ними? - на дверь кивнул, кривясь от боли и ярости. Душа горела оттого, что он узнал, понял, но мысли бросить девушку, вычеркнуть из своей жизни больше не возникало. - Ничего, - заверил глухо. - Со мной целоваться станешь. Со мной жить будешь.
Пальцы мужчины прошлись по нежной коже щеки, спустились по шее вниз, к вороту рубашки. Эйфия дрогнула, попыталась отстраниться, но Семен крепче прижал ее к себе, слишком властно и требовательно, чтобы не понять - не выпустит. Эя растерянно поглядывала то на его руку, то ему в глаза и силилась понять, что он хочет. Его прикосновения тревожили ее, но как воспротивишься своему мужчине?
Рука Семена расстегнула пуговицы на рубашке Феи, оголила плечо. Девушка заволновалась, теряясь в предположениях и возмущающих ее чувствах, но отстраниться больше не пыталась.
Колмогорцев чувствовал, как девушка дрожит, видел, что волнуется, взгляд прячет, и все же не вырывается, не отталкивает его. Что это значит: доверилась, согласилась? Или всего лишь подтверждение диагноза Елыча? И все равно ей с кем и где.
Семен зажмурился от этой мысли и снял с девушки рубашку, мигом стянул свою и прижал Фею к себе. Жарко и сладко стало, и наплевать на все, оно там, далеко за дверью, а здесь только он и она.
- Со мной будешь, только моей, - прошептал, сгорая от желания смять ее ласками, зацеловать. В голове помутилось до того хороша. Кожа нежная, атласная. Волосы как шелк меж пальцев переливаются, водой струятся. И не противится Фея, стоит, дрожит, его в дрожь вгоняя, рукам его послушна.
- Моей будешь, только моей, - зашептал, стиснув Фею. Талия тоненькая, гибкая - тростинка в его руках. Семен зажмурился, лаская кожу, вдыхая запах волос - сладко то как. Волосы ей с шеи убрал, прикоснулся губами к изгибу, Фея тоненько вскрикнула, дернулась, будто обожглась, затрепыхалась.
Семен застонал, понимая, что сейчас не сдержится. Но как отпустить, как от груди отодвинуть? Ведь его она, его. Богом даденная, волчицей сосватанная, пургой обвенчанная.
- Жить вместе будем, - пятерню в волосы впустил, зашептал страстно в лицо. - Все для тебя сделаю, любая. Никому не отдам, слышишь?
А самого колотит уже от желания - не противится ему, взгляд смущенный прячет, дрожит, губы трясутся, а ни слова поперек, ни жеста против.
Семен осторожно грудь ей пятерней накрыл - Фея вскрикнула, затрепетала, взгляд испуганный на него кинула.
- Не ласканная… - понял и засмеялся от счастья. - Люба ты моя… С кем бы не целовалась - забыли. Было и не было. Ерунда это. Детство.
Фея не знала, куда от волнения деться. Губы мужчины жгли кожу, руки будили что-то внутри, приятное и теплое. Аромат исходящий от его горячего тела, запах и-цы, будоражил кровь, дурманил голову и хотелось кричать и лететь, как головою вниз с Гэ-шу, навстречу ветру и пропасти, чтобы пройтись над ней в кружении устремится вверх к Уэхо.
Что это? Что с ней происходит?
Прикосновения и ласки Семена возмущали ее, заставляя пугливо трепетать, гореть в его руках. Он порабощал ее, завладевал все больше, уже не приникая пальцами и губами к коже, проникая своей аурой внутрь, внедряясь в ее и сливаясь, подчиняя себе, своей энергетике.
Это и есть то запретное, что ни мама, ни отец не рассказали ей, что не сказала Алорна, хотя должна была?
Ладонь Семена чуть сжала ей грудь и Фея закричала от смущения и возмущения, и чего-то еще, очень острого, пронзившего ее как стрела, поразившего до обморока.
Семен испугался, когда от почти невинной, очень осторожной ласки, девушка закричала и обмякла в его руках. Грубиян! Медведь! - ругая себя, положил Фею на постель, начал обмахивать лицо ладонью: разве так надо с девочками? Дурында! Ты бы еще взял ее сразу! Осторожнее надо, ласковее, нежнее.
Куда еще осторожнее, как? И так почти не дышал на нее.
Фея глаза открыла, не понимающе на Семена уставилась: уже все?
Колмогорцев попытался бодрую улыбку выдавить, вышло натянуто.
Тут еще как назло в дверь бухнули:
- Семен выйди, надо, - послышался встревоженный голос Ильи.
