Рука Матильды, лежавшая на краю ванны, чуть дрогнула, и тотчас вода под пеной стала краснеть, краснеть, пока не сделалась совсем алой. Золотая рыбка так любила этот цвет…
Мышкетерский перехватчик полз над землей, обшаривая фарами закоулки. С тех пор как разладилось искусственное солнце, вернулась Ночь, непроглядная, будоражащая воображение тысячью страшных сказок. Город узнал, что такое мрак, и это открытие перевернуло все его представления о мире, до той поры незыблемом. Многие люди почувствовали, как их охватывает суеверный ужас; многие, наоборот, обрадовались. Мрак дарил им вседозволенность, свободу от всех и вся; густой пеленой он покрывал их самые темные дела и толкал на новые, еще более дерзкие, суля безнаказанность и забвение. В охваченном эпидемией Городе царил хаос, но кто–то еще пытался сохранить видимость порядка, чтобы удержать в узде отчаявшихся людей, – и поэтому перехватчик лениво продвигался вперед, выискивая подозрительные признаки жизни.
Спрятавшись за грудой пустых ящиков, Филипп ждал. Никого не обнаружив, аэромобиль поднялся и медленно двинулся прочь, все так же беспокойно водя фарами.
Филипп перевел дыхание и с трудом поднялся из своего убежища. У его ног струилась вода, сбегая ручейком к решетчатому люку. Впереди и позади него лежала тьма, на соседней улице кричали пьяные голоса. Филипп сунул руки в карманы и пошел вдоль ручья.
Шагов через сто перед ним выросли тени. Первая схватила его за плечи и притиснула к стене, дыша в лицо перегаром.
– Ты кто такой? Чего ты тут бродишь? Убирайся, покуда цел!
Луч света из карманного фонаря ударил ему в лицо. Филипп прикрыл глаза ладонью.
– Я ищу одну девушку. Ее зовут Ада. Вы случайно не знаете ее?
– Гляди–ка, он спятил! – захохотали тени. – Вот славно!
– Так говоришь, ее зовут Ада? – спросила одна из теней. – Пошли с нами!
Тени подхватили его под руки и со свистом и улюлюканьем поволокли за собой. Филипп не сопротивлялся. Мелькнули тяжелые ворота, захламленный пустырь, дом с покосившимися стенами. Тени долго стучали кулаками в дверь, снабженную маленьким окошечком, и переговаривались с кем–то невидимым за ней. Наконец дверь отворилась, и тени увлекли Филиппа внутрь. Гремучая музыкальная волна накрыла его с головой; тесный зал был полон извивающихся в танце женщин. Звероподобные официанты разносили напитки. Тени выхватили из груды тел одну девицу и подвели ее к Филиппу.
– Вот твоя Ада!
Накрашенные глаза в черной кайме обратились на молодого человека.
– Очень приятно, – хрипло промурлыкала девица и взяла его за локоть. Тени гоготали.
– Нет, – сказал Филипп, – это не она.
– Можешь называть меня как хочешь, – шепнула девица, повисая на нем, – я твоя.
Филипп молча и серьезно посмотрел на нее. Неожиданно она отшвырнула его руку и, резко повернувшись, ушла. Филипп тронулся к выходу; вышибалы загородили ему дорогу, потребовав выходную плату. В карманах Фаэтона нашлось несколько сушек, и вскоре он очутился на мостовой. Дверь, рявкнув железом, обрезала несущуюся ему вслед музыкальную волну.
Шаг за шагом он углублялся в ночь, сторонясь освещенных мест и зорко вглядываясь в небо, из которого в любую минуту могла опуститься мышкетерская машина. Филипп никого уже не боялся, но сама мысль, что его схватят прежде, чем он найдет Аду, была ему невыносима. С той поры, как юноша навсегда покинул свой дворец и прежнюю жизнь, он не терял надежды отыскать свою любимую; он выжил только благодаря этой надежде, и лишь она одна поддерживала его, когда больше не на что было надеяться.
Шум, коснувшийся его слуха, заставил его остановиться. У левой стены стояли мусорные баки, в которых кто–то копошился, – в воздух подлетали объедки, тряпье, какие–то обертки. Неожиданно возня прекратилась. Филипп подошел ближе, и громадный субъект выскочил из бака, потрясая новехоньким дыроколом. Шерсть на субъекте стояла дыбом, он бешено вращал глазами.
– Проваливай! – провизжал субъект. – Не возьмешь! Это моя помойка, я ее застолбил за собой. Брысь отседова!
– Успокойтесь, – сказал Филипп. – Я не хотел…
– Мое, никому не отдам! Проваливай, проваливай! – субъект наступал на него, трясясь как в лихорадке.
– Амадей? – несмело спросил Филипп.
Кот (ибо это был именно он) опустил дырокол и молча разглядывал Филиппа.
– Ваша физиономия мне знакома, – наконец изрек он. – Не исключено, что мы с вами встречались в прошлой жизни. Не припомню только, в какой именно.
– Мы жили в хрустальном дворце, – напомнил Филипп. – Вы еще спасались у меня от… стрижки.
– Весьма возможно, – согласился Амадей. – Я и впрямь жил в каком–то фантастическом жилище, но теперь, увы, все переменилось. Постойте! Филипп?
– Он самый.
– Сколько лет, сколько зим! – расчувствовался кот. Он заткнул дырокол за пояс и церемонно обнял Филиппа, дважды прижав его к груди – сначала к левой стороне, а затем к правой. – Послушайте, вы и впрямь не претендуете на мою помойку?
– Нет.
– Тогда я вас угощаю. Садитесь. Посмотрите, что я нашел: целую банку акульей тушенки, почти непочатую. Не хотите?
– Нет.
– Зря, – задумчиво обронил кот. – Так что с вами стало?
– Я ищу Аду, – сказал Филипп. – Ту девушку, о которой я вам рассказывал, помните?
– Ах да! Любовь и прочая дребедень. Премного благодарен. Сыт этим по горло.
– Ее зовут Ада. Вообще–то она цветок, но, знаете, Амадей, мне кажется, я… я не могу без нее жить.
Кот состроил кислую гримасу и выудил из кучи какую–то бутылку.
– Я тоже не могу жить без моей помойки, – признался он. – Она меня кормит, и поит, и одевает с тех пор, как в убогий небоскреб, который вы из чувства врожденной деликатности именуете дворцом, заявился этот грязный негодяй – ваш приятель, кажется, – и я оказался на улице. Хозяйку мою забрали мышкетеры, потому что она грозилась выцарапать глаза кому–то, кто этого явно не хотел. А впрочем, все это неинтересно, мышиная возня. Фортуна – капризная богиня. Таким образом, я оказался здесь, и ни на что не жалуюсь. Если вы на мели, могу по старой дружбе свести кое с кем. Войдете в гильдию нищих и будете жить припеваючи. Ваше здоровье! – Кот сделал большой глоток из бутылки, поперхнулся и закашлялся. – Черт, опять уксус попался!
– Вы очень добры, – сказал Филипп, – но мне нужна только Ада.
– Мечтатель! – изрек кот. – Учитесь довольствоваться малым, и вы увидите, что это не так уж мало. Я всегда к вам хорошо относился, Филипп. Вы не очень похожи на других двуногих, голокожих, никчемных зверей, лишенных хвоста, грации, изящества и здравого смысла. На кой черт вам эта Ада? Завтра она увянет, поблекнет, постареет, и то же самое будет с вашими чувствами к ней. То, что называют любовью, – величайший обман. Вы ищете второго себя, но находите другого или другую. Старая история, короче говоря. Любите самого себя – этот предмет никогда вас не разочарует. Уж поверьте мне, Филипп, я хорошо знаю жизнь.
