Раскурил. Почему бы и нет?
Меня всегда удивляла энергия, с которой шеф и доктор Хэссоп гонялись за неведомыми изобретениями, энергия, с которой они постоянно искали выход на людей, ведущих тайно работы, которые мне казались бредовыми. В данном случае, впрочем, имелось нечто конкретное — странная зажигалка, упрятанная в гнездо перстня. Не бог весть что, но все же заманчиво.
Ехать в Спрингз-6 выпало мне.
Я, наконец, разжег сигарету.
Я не знал, как моя поездка связана с человеком, предлагавшим доктору Хэссопу купить «чудо», и связана ли она с ним, но именно здесь, в штате красных лесов, в краю шалфея, в краю тертых людей, в краю солнечного заката, наконец, в краю бобров на узкой улочке Спрингз-6, а может, в мелкой лавчонке, а может, в аптеке или на перроне ко мне должен был кто-то подойти. Ни шеф, ни доктор Хэссоп не знали, кто это будет и как он будет выглядеть. «Ты просто должен быть терпелив, Эл. Мы искали эту встречу почти восемь лет, мы добивались ее почти восемь лет. Через пятые, через шестые руки мы все же вышли на человека, который способен такую встречу организовать. Тебе просто надо быть терпеливым».
Они не собирались мне объяснять детали. Подразумевалось, что я и не буду ни о чем спрашивать.
Я взглянул на часы.
Минут через десять прибудет поезд. Если и сейчас ко мне никто не подойдет, я войду в вагон и уеду.
Из широко растворившихся дверей вокзала вывалила на холодный перрон компания малайцев. Десять, может, двенадцать человек, я не считал. Какой смысл? Все они были похожи друг на друга, у всех в руках были длинные, явно тяжелые саквояжи. Они неплохо прибарахлились в Спрингз-6. Шкуры бобров. Я усмехнулся. Где-нибудь в их Малайе только этого и не хватало. Я не понимал, что они тут делают. Чем хуже в каком-нибудь Куала-Лумпуре или в другом городке с не менее змеиным названием?.. Они обтекали меня, низкорослые крепкие, живые, я шагнул в сторону, чтобы не мешать им, и в этот момент тяжелый саквояж с силой ударил меня по колену.
— Полегче, братец!
В саквояже явно находились какие-то металлические детали. Его хозяин, маленький, смуглый, голова его еле доходила до моего плеча, что-то быстро сказал. Его голос прозвучал сердито, чуть ли не угрожающе, но больше всего мне не понравились его глаза — глубокие, черные, яростно посверкивающие. Глаза фанатика. Он сказал что-то еще, но его окликнули — «Пауль!», кто-то из малайцев подхватил его под руку и увлек в сторону. Он яростно оглядывался, но вернуться ему не дали. Издали, из-за деревьев, уже прорывался, дробился на рельсах луч прожектора. Плевать я хотел на этого маленького малайца, если даже он угрожал мне. Гораздо больше меня трогало другое: ко мне так никто и не подошел. Был ли это человек в старомодном долгополом пальто, о котором говорил кассир? Я не знал этого. Оставалась последняя надежда: возможно, он отыщет меня в поезде…
Я помог войти в вагон фермерам с их тяжелыми корзинами и двум-трем старикам. Я незаметно оглядывался. Я дождался того момента, когда перрон совсем опустел. Стоя на подножке я смотрел, как медленно поплыл от меня перронный фонарь. Да, в Спрингз-6 ничего не случилось.
Еще место работы, Эл, выбирай его тщательно. Выбирай его так, чтобы оно не бросалось в глаза, чтобы оно всегда было для тебя удобным
Альберт Великий («Таинство Великого деяния») в устном пересказе доктора Хэссопа.
Я вошел в третий от головы поезда вагон. Всего их, кажется, было семь. Я еще удивился: для кого, собственно, пускают ночью семь вагонов? Малайцы вряд ли пользуются этой линией часто, а те три фермера с корзинами, которым я помогал, вполне могли бы ехать И утром. Старики в счет не шли. Почему бы им не подать в ночном поезде? Может, скорость, погромыхивание колес на стыках окрашивают их ночное одиночество? Удивил меня и подвыпивший усатый франт в распахнутом плаще, из-под которого виднелся темный костюм прекрасной тонкой шерсти. В руках у него была тяжелая деревянная трость. Присев, он положил на нее руки и высокомерно, даже презрительно поглядывал на моих бобров с корзинами, потом голова его опустилась, он подался к стене и скоро уснул. Мне было все равно, куда он едет, откуда он возвращается. Ничто в его биографии меня не интересовало и не могло интересовать.
Я вышел в тамбур и закурил.
Мне не повезло, дело не выгорело. Запоздало подумал: послать в Спрингз-6 могли и Шмидта. Он человек терпеливый, он бы получил удовольствие от прогулки по городу — он вырос в таком же.
Я смотрел в окно.
Деревья действительно красноватые… Наверное, под ними растет шалфей… Легко и странно несло из-за окна прелой листвой… Где-то там, за буграми, за откосами гор есть, наверное, ручьи, перегороженные плотинами настоящих бобров…
Осень.
В Спрингз-6 никто ко мне не подошел…
Почему?
Доктор Хэссоп всегда умел увлекать, но, в свою очередь, шеф никогда не тратился на прожекты. А эту поездку шеф одобрил. С большим интересом он отнесся и к встрече доктора Хэссопа с незнакомцем. Это ж какая температура должна была быть развита в гнезде перстня, чтобы раскурить, разжечь сигару? И это странное обращение — милорд… Весьма редкое по нашим дням обращение… Оно звучало бы иронично, не будь оно обращено к доктору Хэссопу… А может, это был алхимик, кто-то из тайных мастеров, продолжающих свои странные поиски и в наше время? Кто-то из тех загадочных людей, что, незамечаемые, влияют на судьбы мира, кто-то из тех загадочных мастеров, чье существование всю жизнь мучило и волновало доктора Хэссопа и связи с которыми оно терпеливо искало опять же почти всю Жизнь?..
Алхимики… В наше время…
Я усмехнулся.
Ни один коллега доктора Хэссопа не стал бы и рассуждать на эту тему всерьез, да, собственно, и сам доктор Хэссоп, говоря об алхимиках, имел в виду вовсе не всю эту необычайно широкую область, что включает в себя и религию, и философию, и магию, и науку, и искусство, — он говорил о неких тайных мастерах, объединенных в один великий союз, в одну единую тайную мастерскую. И не случайно рядом с наукой здесь стоят искусство и артистизм, ведь именно артистизм позволяет, пользуясь одной и той же кистью, одному создать простенький наивный рисунок, а другому Джоконду. А разница между простеньким рисунком и Джокондой, несомненно, есть.
Алхимик — художник, прежде всего художник. Эта точка зрения была близка доктору Хэссопу. Глупо утверждать, говорил он, что алхимики вымерли, как вымерли динозавры или кондотьеры. Он, доктор Хэссоп, сам имел дело с золотом такой чистоты, которую нельзя получить промышленным путем… Искусство… В результате работы алхимика всегда возникает уникальная неповторимая вещь. Тайный мастер знает не только технологию, он владеет еще и магией слов. Бессмысленно для непосвященных, они открывают мастеру вход туда, куда никогда не сможет заглянуть человек случайный.
