Странно, подумал Костя.
Странно она сейчас выглядит. Я никогда ее такой не видел. Со мной она земная, а тут рассказывает про какого-то боксера из Тамбова – и вся светится...
– То, что между нами случилось, нельзя назвать любовью... Это вообще нельзя назвать словами – слишком эфемерно, воздушно, прекрасно... Встречаясь, мы не могли говорить, только смотрели друг на друга... Как ты в первые дни нашего знакомства – помнишь? Я же говорю: вы похожи...
– Я и твой тамбовский инженер, бывший боксер? – уточнил Костя.
Она кивнула и продолжала:
– Он женат. У него дети, двойняшки: мальчик и девочка. Мама-инвалид, которая живет с ними. Он помогает сестре-студентке. Он не может бросить их всех и быть со мной. Но и вовсе не быть со мной он не может.
Косте показалось, что бывший боксер со множеством побед, ныне инженер, профессионально ударил его под дых; он перестал дышать, и в глазах потемнело.
Ольга видела, что происходит, понимала, что делает ему больно, но понимала она и другое: начав рассказывать, она должна закончить. Она слишком уважала Костю, чтобы обманывать и дальше.
– Мы встречались и встречаемся до сих пор, – безжалостно сказала она. – Редко. Дважды я ездила к нему на несколько дней. Иногда он выбивает командировки в Москву, и мы видимся... О тебе он не знает. Я его люблю, Костя. Так, как только женщина может любить мужчину – единственного в своей жизни. Как в фильмах Года́ра и Антониони.
– А я? – спросил Костя.
– Ты мой свет в окошке, мой самый великолепный, яркий секрет... Мой талант, моя душа...
– Так не бывает, – сказал Костя и не узнал своего голоса. Он все никак не мог прийти в себя от сокрушительного удара неведомого тамбовского боксера. – Не может быть. Не может...
Она подалась вперед и взяла его лицо в свои ладони, а у него не хватило сил высвободиться.
– Все хорошо, милый... Я тут, с тобой... Не надо огорчаться... Владик и ты – разное, совсем разное... Он – любовь всей жизни, а ты – то, что рядом... Ведь я нужна тебе? Так вот она я. Но и ты нужен мне не меньше. Что с того, что мы не будем вместе всегда? Ведь это не главное, Костик, милый...
«Не понимаю», – недоуменно, почти сумасшедше подумал он. И тут боксер нанес новый удар, страшнее первого.
Костя перевел дух, осторожно высвободился из ее рук и невидяще оглядел свою комнату. Ему показалось, что в углу у окна стоит Вадим и ухмыляется... Ерунда, никого там не было.
Первая волна накатила на заботливо возведенный у самой воды замок из песка, подмывая стены.
– Тебе пора, – сказал он.
Она упрямо помотала головой:
– Не пора. Ничего трагичного не случилось. Мы по-прежнему будем встречаться. Ты – мое чудо, Костя. Я всегда мечтала о близости именно с таким человеком. Но его я люблю, понимаешь?
– Конечно, – ответил он под шелест второй волны. – Все правильно. Кому-то инженер из Тамбова, кому-то – писатель из Москвы.
– Ты меня прогоняешь? – спросила она покорно.
– Нет. Ты уходишь сама. Сказка оказалась слишком короткой и почти со смешным концом. Если бы я за последние десять минут не утратил чувства юмора, я бы сейчас очень смеялся...
– Я никуда не хочу уходить, Костенька, милый... Прошу тебя, подумай. Не прогоняй меня. Пусть все останется, как прежде. Нам с тобой тепло рядом... Мы... мы... дурацкое забытое слово – товарищи...
«Знавал я таких женщин, – подумал Егоров – запасливых. Обязательно кто-то у них найдется про запас, ну не любят они оставаться в одиночестве даже ненадолго...»
– Тамбовский инженер тебе товарищ, – сказал он бесцветно, глядя на ровное место, где еще пятнадцать часов назад возвышался такой неколебимый и надежный его песочный замок. – Дурацкая черта моего характера, Оленька: не сплю с товарищами. Не умею. Der ne stoit.
– Что?
– Я говорю – даже тягаться не стану с человеком, которому в боксе отбили мозги, поэтому он не нашел ничего лучше, как пойти в инженеры. Но даже безмозглых инженеров, оказывается, любят женщины – и какие! Конечно, кто я против него! У тебя с ним любовь по-антониониевски, а у нас с тобой что было эти несколько месяцев... Невнятные игрища...
– А ты бываешь злым, Костенька...
– Я и укусить могу.
Самое трагичное: в его глазах она ничуть не изменилась. Пожалуй, стала еще прекраснее. Это было обидно. И мучительно расставаться...
Костя заставил себя подняться (после двух нокдаунов – непросто) и ушел в кухню.
– Я потерял тебя! – крикнул он оттуда.
– Нет.
– Потерял.
– Завтра воскресенье, – сказала Ольга. – Позвони. Сходим куда-нибудь. Жили же мы... по соседству... К чему это совместное, мещанское...
Он даже заплакать не мог.
– Ничего не будет, как раньше, Оля... Я не делю женщину ни с кем – даже с инженером из Тамбова.
– Не надо, Костя. Не унижай ни себя, ни его.
Когда хлопнула входная дверь, он подумал: «Разве можно быть униженным больше?..»
Удивительно.
Было светло и пусто. Невесомое облачко унижения быстро улетучилось. Не было ни горечи, но тоски, ни бешенства...
Очень пусто и очень светло, как в большом помещении без крыши в ясный солнечный день.
Он провожал ее взглядом из окна, пока она не скрылась из виду. Сказал негромко:
– Я прямо сейчас сяду и напишу твою смерть. Ты меня серьезно утомил. И, кстати, забери свой портсигар.
По кухне разлился аромат дорогой сигары.
– Одно из двух, – сказал Вадим. – Либо это мощное самообладание, но долго не продержишься, не тех силенок... Либо она тебе безразлична.
– Пошел вон.
– Остановись, создатель. Ты разогнал всех, кого мог. Вольно или невольно. Если уйду я – с кем ты останешься?..
– Ты умрешь, Вадим. Обещаю. У тебя есть время привыкнуть к этой мысли. Начинай. Только делай это там... У себя.
Князев за его спиной некоторое время молчал, и Костя подумал даже, что Вадим ушел.
Но Вадим не ушел.
– Ты создал огромный, яркий, живой и, в отличие от сонма твоих коллег-живодеров, совершенно позитивный мир, – сказал Князев. – В нем хочется жить. В нем захочется жить и тем, кто станет читать твой мир. И ты никого... или почти никого... до сих пор не убил. Нерожденный ребенок Ольги и мой партнер Андрей не в счет. Подумай. Ведь я – существенная часть твоего мира. Стоит ли омрачать его расправой со мной? Ты сам сказал когда-то: не только ты пишешь книгу, но и она пишет тебя.
– Я не успел вас познакомить... – пробормотал Костя, думая о своем. – Жаль.
– С Ольгой? Бог отвел. Довольно твоего друга-журналиста. Подозреваю, он по сю пору не в себе. Ты опять меня не слушаешь.
– Не хитри, Вадим. Тем более, со мной. Ты просто боишься.
– А о том, что я тебе сказал, – все-таки подумай...
После его ухода Костя позвонил ребятам из бригады по ремонту квартир и, многократно извиняясь, отказался от участия во всех работах.
