Дан помотал головой, словно пытаясь перетряхнуть мысли, будто от этого путаница в них могла уменьшиться, и вставил ключ в замочную скважину.
Дверь из коридора в комнату была плотно прикрыта, но лишь наполовину приглушала возбужденные голоса. Вернее, один возбужденный голос — Поэта. Маран отвечал ему сумрачно, но спокойно.
— Маран! В конце концов, ты — бакн! Или нет?
— Да. Но я еще и торенец. Во-первых, торенец. Бакн — во-вторых.
— Ты плохо представляешь себе, на что идешь. Тебя не поймут, не заблуждайся на этот счет… Даже если и поймут, то не раньше, чем через полвека.
— Возможно.
— Не возможно, а точно! От тебя отвернутся все — не только противники, не только равнодушные, но и твои друзья. Все! Ты останешься один. Ты хоть приблизительно представляешь себе, что это значит — остаться одному?
— Другого выхода нет.
— Откуда ты знаешь? Ну откуда ты знаешь?! Может, мы его не видим. Спроси у землян, они через все это прошли давным-давно.
В голосе Марана прозвучало скрытое раздражение:
— При чем тут земляне, Поэт? Мы на Торене.
— Но ведь они…
— Умнее? Предположим. Но нельзя же жить чужим умом.
— А ты считаешь, что сейчас живешь своим умом? — Поэт иронически хмыкнул. — Эх, Маран… Ты мог это утверждать до Перицены, а теперь… Хотя ты и не был на Земле, ты слишком много о ней знаешь, чтобы — хочешь ты того или нет — не учитывать… пусть бессознательно!.. земной опыт.
Маран ответил не сразу, а после долгого молчания.
— Ну хорошо, — сказал он утомленно. — То, что остальные не поймут, ладно, пусть так. Ну а ты? — Дан с удивлением услышал в его голосе просительные нотки.
— Не знаю, — ответил Поэт с сомнением. — Ты слишком быстро уходишь вперед, Маран. Я не успеваю за тобой.
Дан перестал слушать. Его поразила неожиданная мысль — а хотят ли сами торенцы вступать в контакт? Мы же их не спрашивали! Решаем, гадаем, спорим, а их спросить забыли… И речь даже не о правительствах, Лиге и Лайве, например, наверняка не нужны никакие контакты, но тот же Маран, или Поэт, или Вест — очень ли они рады тому, что на их голову свалились земляне со своими земными понятиями?..
Дверь распахнулась, и Дан столкнулся с Поэтом нос к носу. Насколько тот был растерян и расстроен, стало ясно из того, что он даже не поинтересовался результатами поездки, только кивнул на ходу. Через секунду хлопнула входная дверь.
— Что случилось? — спросил Дан, проходя в комнату.
Маран, он сидел в кресле, неподвижно уставившись в пол, поднял голову.
— А, это ты? Как съездили?
— Все в порядке. А что у вас стряслось?
Маран пододвинул к нему лежавший на столе газетный лист, по верхнему краю которого шла надпись крупными буквами: «Письмо Главы Лиги Лайвы». Убористый текст занимал всю страницу.
— Все читать? — ужаснулся Дан.
— Можешь только отчеркнутые места.
Дан отыскал в тексте обведенный карандашом абзац.
— «Ответственность за происшедшее несет Внутренняя Охрана», — прочел он вслух. — Вот как?
— Песта загремит как пить дать, — заметил Маран. — Не могу сказать, что это меня очень уж огорчит. Я боялся, что козлом отпущения сделают Тонаку, но, видно, не посмели.
— «Ее руководство не только допустило грубейшие ошибки при испытании нового оружия»… Ого! Признали?
— А что им оставалось делать? После такого шума…
— «…не только допустило… гм… но и ввело в заблуждение Правление, из-за чего мы не сумели своевременно вывезти всех оказавшихся в зоне бедствия. Однако буквально на следующий день с помощью Наружной Охраны были спасены и взяты на лечение десятки тысяч людей»… Ловко! С помощью… Получается, ты, я, Педро и… в общем, все мы работали на Лигу. Ловко! Ничего не скажешь…
— Так и должно было получиться. Вы недооценили отработанный механизм самосохранения Лиги. Она умеет не только открещиваться от содеянного зла, но и успешно примазываться ко всему доброму или дельному, что без ее участия или вопреки ему происходит в стране. Это как на вокзале — оставил вещи без присмотра, и тут же воришки обчистили… Ладно, это все мелочи, читай дальше.
— Ничего себе мелочи, — проворчал Дан, но продолжил чтение. — «Трагедия эта потрясла нас всех. Уверяю каждого бакна в отдельности и весь наш монолитный бакнианский народ в том, что виновные понесут строжайшее наказание. Однако в случившемся есть знаменательная двойственность. Не только Бакния, правительства всех стран содрогнулись, увидев силу нового оружия. Нашего оружия! Пусть же люди, отказывающиеся продать нам хлеб и металл и беззастенчиво ожидающие, когда истощенная Бакния смиренно откажется от избранного ею великого будущего, трепещут. Недалек тот день, когда воинство бакнов, вооруженное Большим Мечом»… это еще что такое?
— Так они окрестили глубинное оружие.
— Мило. Просто и изящно! «…вооруженное… и в силу этого непобедимое, двинется в завещанный нам великим Роном Львом освободительный поход — из страны в страну, с материка на материк. Над миром взовьется зеленое знамя, и никто больше не осмелится посягать на нашу землю и наши надежды»… Ничего себе! Впрочем, еще неизвестно, как на это отреагирует народ…
— Народ? — Маран печально покачал головой. — Ты вспомнил тот день на площади? Увы! Видел бы ты, что творилось в городе вчера вечером, когда по визору зачитали этот… позорный документ! Боюсь, что национальные чувства бакнов гораздо легче пробудить, чем гуманистические… Не только бакнов, конечно, но и бакнов в том числе.
— При чем здесь национальные чувства?
— А ты поверил в защиту от неких посягательств? В освободительный поход? Это только вывеска, за которой скрывается напыщенная гордость воинственного народа, неоднократно пытавшегося сколотить себе хотя бы маленькую империю. Бакны, Дан, всегда были воинственным народом, и сила бакнианского оружия веками воспевалась поэтами, превозносилась правителями и являла собой предмет неумеренных восторгов историков.
— Но Мастер…
— А ты помнишь, чем кончается книга Мастера?
Дан кивнул. Да, он помнил. Герой книги после долгих мучительных метаний между долгом офицера и пониманием античеловеческой сущности избранной некогда в силу сословной принадлежности профессии в конце концов сходил с ума…
— Да что говорить, Дан! Я сам… Со вчерашнего дня я… Я принял решение, которое принял, но это умом, а сердцем… Представь себе — я сам себя не могу убедить!
— А что ты решил? — спросил Дан осторожно.
— Я написал это письмо. — Маран кивнул на лежавший в центре стола небольшой запечатанный конверт. — И собираюсь отослать его в Центр Прессы в Латании. Уже договорился. Оно появится одновременно в газетах тридцати стран.
