— Кто вы такой, чтобы мной командовать? — еле сдерживаясь, процедил он сквозь зубы.
— Я следователь! Дознаватель! И вы не уйдете, пока я не скажу, что допрос окончен!
— Допрос, говоришь? — пальцы полковника вцепились в лацканы серого пиджака.
— А вот рук не надр, — веско сказал подоспевший Ронгу. Справа, и слева, и сзади выросли солдаты с синими треугольниками на рукавах, заклацали затворы.
Желваки заиграли на обтянутых скулах. Бросив тяжелый взгляд на лейтенанта, Сато, опустил руки.
— Уважаемый господин следователь! — отчеканил он. — Я сказал все, что считал нужным. Если вы ждали от меня дифирамбов в адрес старой бездушной жабы, то глубоко ошиблись. Всего хорошего.
И Карев снова увидел перед собой широкую спину и коротко остриженный затылок.
— Я доложу вашему командованию! — крикнул он.
— Пожалуйста, — не оборачиваясь, бросил полковник. Топнув в бешенстве ногой, Карев побежал за ним.
— Послушайте, вы! — почти нагнав полковника, он импульсивно вытянул руку и в тот же миг что-то ужалило ее.
— Ай!
Они одновременно остановились и посмотрели на рукав пиджака. Откуда-то на нем вылезло красное пятнышко. Виктор схватил следователя в охапку, и они вместе рухнули в окоп. Над ними что-то ударило в бруствер.
— Лежи и не двигайся! — прошептал Сато и, пригнувшись, побежал вправо.
Где-то вдалеке грохнуло. Застрекотали автоматы. Слева и справа. Мимо пробежали солдаты. Не дознавательские, здешние. Карев сидел на земле и думал о безнадежно запачканном костюме. Что он скажет Инне? Особенно про это пятно на рукаве. Кажется, оно увеличилось. Ну, пиджак точно пропал. И где же это его так угораздило? Внезапно правую руку пронзила жгучая боль. Даже дыхание перехватило. Карев с ужасом понял, что он ранен. Ранен! Огненная волна потекла от пятна к локтю. Затем к плечу. Там, где по ткани расползалось красное, кто-то принялся разрывать руку изнутри, дергая большими рыболовными крючьями, вроде тех, что они с отцом видели в детстве в магазине, когда зашли купить гвоздей, чтобы прибить скворечник… Как же больно! Ненасытный пламенный червь добрался до плеча и начал прогрызаться дальше. Вокруг шумело, мельтешило, вспыхивало, перекрикивалось. А он молчал, стиснув зубы и с ужасом ощущая, как раскаленная лава растекается внутри. «Так не должно быть! — отчаянно думал он. — Ведь это всего лишь рука… Я же… легкораненый… почему же болит все?» Откуда-то из глубин памяти донеслись обрывки не то разговоров, не то статей о новых отравляющих пулях. «Господи, я что, умру? — ужаснулся Карев. — Прямо сейчас? Здесь?» От леденящей мысли даже боль на мгновение утихла, но сразу же вернулась, нахлынув новой, нестерпимо колючей волной. Уже не один, а сотни жгучих червей грызли его изнутри.
Кто-то присел рядом. Карев видел только пуговицы. Мелькнуло лезвие. «Сейчас меня убьют!» Послышался треск распарываемой ткани. Горящее правое плечо ощутило прикосновение холодного острия. «Отрежут руку… Пусть! Лишь бы не умирать! Господи, как же я Инне-то покажусь без руки?.. Господи, помоги!»
— Болит? — донеслось откуда-то сверху. — Все болит, да?
Он беспомощно кивнул. За рукав дернули. Следователь не сдержался и взвыл.
— Расслабься, — зашептал над ухом чей-то голос с акцентом. — Не противься боли. Раскройся перед ней. Пусть она пройдет через тебя, как вода сквозь песок. Волна просочится и уйдет, схлынет обратно в морские пучины… Не борись с болью, Павел, прими ее. Скоро утихнет. Через полчаса станет легче.
К оголенному правому плечу прикоснулось холодное. Пшикнуло. Вниз, на утоптанную землю выпала пустая капсула. Снова ему что-то вкололи — упала вторая стекляшка.
— Дзирос, «угнетатель»! — крикнули сверху.
— Есть! — приближающийся топот.
Карев совсем сполз вниз и лег среди втоптанных окурков. Волосы смешались с песком и грязью. Он попытался расслабиться. Представил боль как волну, несущуюся на него. А потом мысленно убрал себя. Получилось. Он больше не противился волне. Он стал ею. Он постарался не думать ни о чем, тупо уставившись на лежащую перед глазами пустую капсулу.
Рядом что-то упало. Карев поднял взгляд. Неподвижная рука с двумя синими треугольниками. Плечо. Крепкий подбородок. Большой горбатый нос. А выше… Вместо стеклянного, забрала окрашенные красным острые осколки… И что-то глубокое, черное за ними… Со всех сторон загудело, задрожала земля…
..А потом Карев как-то сразу очутился в помещении. Карты, кусок стола, чайник. И тишина. Только снаружи чьи-то крики доносятся. Он приподнял голову и понял, что лежит на диване — в той самой подземной каморке, где его встречал Сато.
Полковник сидел рядом.
— Рад, что вы пришли в себя, господин следователь. Это хорошо… Я тут кое-что вспомнил для вас… — выдавил из себя офицер, пристально глядя на бледного, покрытого испариной следователя. — Не знаю, насколько это поможет. Как-то раз… Это случилось только однажды, потому и врезалось в память. Не знаю, что на него нашло. В общем, дядюшка как-то подарил мне коробку конфет. С орехами. Наверное, это мелочь. Но это самое светлое, что я запомнил из детства, — он нервно, ломано усмехнулся. — Больше никто никогда для меня такого не делал. В детстве. Вот и все, господин следователь. Простите за резкость. Я мог бы много другого рассказать о дяде, но это не по вашей линии. Желаю благополучно добраться до госпиталя. Не беспокойтесь, жар спал, с вами все будет в порядке.
Полковник поднялся и вышел. А Карев лежал и думал только об одном: что же будет с Инной, когда она узнает… И чем больше думал, тем страшнее становилось. От отчаяния он закрыл глаза, а когда открыл, оказался в узком полутемном салоне. Вокруг чьи-то колени, стволы… Рядом лежит что-то белое. Кто-то накрытый…
Он догадался, что теперь уже не умрет. По крайней мере, сейчас. Умер тот, другой, а он, Карев, следовательно, останется жить. В голове чуть прояснилось. Случилось ужасное. Горбоносый парень, который полчаса назад подал ему руку из окопа, теперь мертв. Сколько еще людей погибло там? Лейтенанта Ронгу ждет трибунал. А сам он, дознаватель Карев, ранен. Рука забинтована и почти не болит. Но Инне все станет известно. От отчаяния Карев заплакал. Если бы он не солгал, ничего бы этого не было… Черная клякса начала расплываться перед глазами. Это — его ложь. Она поглотила морщинистое лицо в сплетении трубок и проводов, седую старушенцию с голубым котом на коленях, небритого викинга в зеленом халате, лохматого безумца с черным пакетом в руках, грозного бородача в рясе, побледневшего от бешенства полковника, горбоносого солдата, смуглого лейтенанта, наконец, коснулась и омрачила ее образ, и он жалобно всхлипнул, а затем чернота поглотила его самого и все вокруг.
