— А на какие средства они жили в Москве? — спросил Иваненко.
— Около года назад Оля получила наследство от своей тётки. Кажется, какой-то антиквариат. Они всё распродали, получилась довольно приличная сумма.
— До отъезда в Москву они жили у вас?
— Временами у нас, а временами — у Марковых, родителей Оли.
— До того, как Алексей увлёкся религией, каким он был по характеру?
— Да в общем-то, мальчик как мальчик, — ответила Мария Степановна, — вот только немного замкнутый. Друзей у него всегда было мало. Был один школьный друг, Миша, но он умер. Была пара приятелей в институте. Книги любил читать. Ну, что ещё про него сказать? Нам с отцом почти никогда не перечил. Если просили что-то сделать по дому, всегда делал. А после своего так называемого воцерковления стал вдруг жутким упрямцем. Всё делал по-своему, с нами вообще перестал считаться. Мы, мол, ничего в жизни не понимаем, дураки приземлённые…
— Давно они с Ольгой женаты?
— Поженились они восемь лет назад. Алёша уже работал, а Оля училась на последнем курсе института.
— Их брак был удачным? Они часто ссорились между собой?
— Вы знаете, — на этот раз ответил Владимир Александрович, — как это ни странно, мы ни разу не видели и не слышали, чтобы они друг с другом ругались. Оля нашего Лёшу безоговорочно слушалась. Ненормально, не по-людски это всё…
Иваненко заметил стоящую за стеклом в шкафу свадебную фотографию молодых людей. Худенькая девушка смотрела в объектив серьёзными, немного грустными глазами. Угловатый молодой человек бережно обнимал её за талию. Петру Исааковичу молодожёны понравились. Но он знал из опыта, что преступники порой бывают вполне симпатичными и обаятельными людьми. Так что доверять личным впечатлениям не стоило.
— Это их фотография? Разрешите мне её взять с собой, — попросил он.
— Конечно, если надо, берите. Мы сделаем другую. Маруся, дай товарищу следователю фотокарточку.
— А в какой храм они ходили, вы знаете? — спросил Иваненко, убрав фото в кейс.
— Да в церковь Николы Угодника, тут недалеко, — ответила Голубинникова. — Я сама иногда туда хожу, свечки за упокой родителей ставлю.
— С кем-нибудь они там общались?
— Да кто их знает? Может, и были у них там знакомые…
— Спасибо вам за откровенную беседу, — сказал Иваненко, вставая. — Если Алексей или Ольга с вами свяжутся, прошу вас, немедленно сообщите об этом мне. Вот мой телефон. — Иваненко протянул Владимиру Александровичу карточку с номером своего мобильного. — Всего вам доброго!
* * *
Марковы жили недалеко от набережной, в трёхкомнатной квартире в сталинском доме.
Дверь Иваненко открыла пожилая ухоженная дама.
— Елизавета Феликсовна?
— Да, это я. Вы из органов? Что-нибудь случилось?
Пётр представился и объяснил цель своего визита, сообщив ту же версию, что и Голубинниковым.
— В таком случае, пожалуйста, входите. Мы с Николаем Валентиновичем как раз собирались пить чай. Можно предложить вам чашечку?
— Спасибо, не откажусь.
Изящным движением руки Елизавета Феликсовна указала Петру на открытую дверь гостиной, где уже стоял накрытый к чаю стол. Сидящий за столом полный мужчина в домашнем халате при их появлении тут же поднялся.
— Николай, у нас гости. Разреши представить тебе Петра Исааковича из милиции.
— Очень приятно. Николай Валентинович Марков. — Мужчина протянул руку Иваненко. — Чем обязан чести вашего посещения?
— Пётр Исаакович разыскивает Алексея, — ответила за Иваненко Маркова. — Он что-то такое натворил, а потом скрылся с места преступления. И втянул во всё это нашу Оленьку. Да, да, — повернулась она к следователю, — я отлично поняла, что скрывается за словами «стали свидетелями преступления».
— Похоже, беседа наша будет долгой, — проговорил Николай Валентинович, — присаживайтесь, пожалуйста.
Когда все расселись и Елизавета Феликсовна разлила чай по маленьким фарфоровым чашечкам, разговор был продолжен.
— Итак, какое же преступление Алексей совершил на этот раз? — спросил Марков.
— А что, он уже совершал какие-то преступления? — в свою очередь поинтересовался Иваненко.
— Уголовно наказуемых преступлений — нет, не совершал, но есть не менее тяжкие нравственные преступления, молодой человек, преступления против морального закона. Так вот, в такого рода преступлениях Алексей действительно повинен. Впрочем, если человек переступил через общечеловеческую этику, рано или поздно он совершит и уголовное преступление. Так что я не удивлён вашему визиту.
— Пока у нас недостаточно фактов, чтобы обвинить Алексея в уголовном преступлении, — сказал Пётр. — Мы разыскиваем их с Ольгой, чтобы они дали свидетельские показания. Я не могу вам сообщить, чему они стали свидетелями, это тайна следствия. Одно могу сказать, нам очень важно выяснить, где они сейчас находятся. Поэтому мне важна любая информация о них.
— Хорошо, мы с супругой постараемся вам помочь.
— Я уже понял ваше отношение к Алексею. Однако чем оно вызвано?
— Мы с самого начала были против брака нашей Оленьки с Алексеем, — ответила Елизавета Феликсовна. — Мы столько в неё вложили! С раннего детства мы прививали Оленьке любовь к классике, водили её на концерты симфонической музыки, в театр, в музеи. Мы хотели, чтобы она пошла по нашим стопам. (Я — кандидат исторических наук, преподаю в ТвГУ, а Николай Валентинович — известный на всю Россию логопед, доктор наук, профессор, автор множества научных исследований.) Вначале всё шло по нашему плану. Оля поступила в институт, хорошо училась. В институте за ней ухаживали интеллигентные молодые люди. И вдруг она влюбляется в этого Алексея и собирается за него замуж! Мы её, конечно, пытались отговорить от этого шага, но она была непреклонна. После свадьбы они сначала поселились у нас. Мы решили, что ещё не всё потеряно, что Алексея можно обтесать и превратить в нормального воспитанного человека, но не тут-то было! Он отчаянно сопротивлялся нашему воздействию, а потом и вовсе превратился в религиозного фанатика. Мы хотели для нашей дочери лучшей судьбы! Если бы Алексей со своей семьёй не оказывали на Оленьку дурное влияние, она могла бы развиваться дальше как профессионал и как личность. Ей предлагали поступить в аспирантуру, перед ней открывались блестящие перспективы…
— Вы недолюбливаете Голубинниковых?
— Поймите меня правильно, из-за своих этических принципов я не могу презирать простых людей. Это по́шло, в конце концов, — презирать тех, кто и так во многих отношениях обделён природой. Я понимаю, что среда, в которой они родились и выросли, не благоприятствовала развитию интеллекта и нравственности. Их личности формировались в жёстких условиях борьбы за существование. Однако меня крайне утомляет мещанская психология, поэтому я стараюсь поменьше общаться с такими людьми.
