Маммона в бесконечной мудрости своей предвидел подобное развитие событий и остановил кровопролитие.
Жрецы Маммоны явились одновременно повсюду, разнося свет Истины: все люди служат одному истинному богу, хотя и представляют его себе по-разному. В доказательство были предъявлены отчеты о доходах региональных культов и люди увидели, что на самом деле все они стремились стяжать милость Маммоны, путаясь в бесполезных межкультовых спорах. А раз так, то не нужно сражаться друг с другом – и уставший от Великой войны народ всколыхнулся и пошел за истинным богом. Не нужно больше лгать самому себе, делая большие деньги под сенью своего храма – и культисты склонились перед истинным богом. Не нужно лицемерить перед народом, делая огромные деньги на локально-патриотических конфликтах – и правители восславили Маммону и передали ему высшую власть. Так Истина победила мрак невежества и Великая война закончилась. По крайней мере, так это записано в учебниках.
Конечно, отдельные трудности были. Не все и не везде прошло гладко. Где-то озлобленные на весь свет люди, потерявшие все в годы Великой войны, не желали увидеть свет истины и начать жизнь с начала. Исчерпав все разумные аргументы, агенты полиции Понимания были вынуждены избавиться от таких сограждан. Где-то культисты с упрямством фанатиков вцепились в свои устаревшие догмы, не желая признавать реальность, и провоцировали беспорядки в зоне своего влияния. Полиции Понимания приходилось бороться и с этими безумцами, не способными постичь Истину.
Где-то авторитарные правители с непонятным упорством цеплялись за свою абсолютную власть над небольшим клочком земли, препятствуя великому объединению и оставляя силам прогресса единственный выход – военное вторжение.
Так что кое-где Великая война продолжалась еще лет десять после своего окончания.
Отстаивая с оружием в руках свои священные права, погибли миллионы добропорядочных потребителей. Тысячи Непонимающих, так и не сумевших переступить через устаревшие стереотипы и принять Истину, умерли в спешно созданных для них лагерях Понимания. Да и для многих усвоивших, наконец, учение Маммоны свобода пришла слишком поздно – подорванное в лагерях здоровье мешало включиться в новую жизнь с полной отдачей и заработать на лечение.
Разумеется, строительство общества всеобщего счастья стоило таких жертв.
Оспорить это мог только безумец или предатель. Но иногда попадались просто заблудшие души, которые не могли понять, а где, собственно, это самое всеобщее счастье, ради которого были принесены такие жертвы? Разумеется, такие вопросы считались кощунством, оскорблением памяти павших в Великой войне и последовавшей за ней не менее великой Чистке, но кощунство, приносящее какие-либо дивиденды, не осуждалось Мамоной, что сильно мешало борьбе полиции Понимания с этим вредным заблуждением. Вот и этот старикан. С какой самозабвенностью он проповедует о жутком рабстве, в котором якобы держит людей Маммона. Проповедует, между прочим, стоя средь бела дня прямо на ступенях его храма. Попробовал бы он исполнить этот номер в своем восхваляемом прошлом! Пальнули бы из окна, да повесили потом труп над входом, чтоб другим не повадно было. А здесь на него никто даже внимания не обращает. Нет, только в современном обществе Тоталитарной Демократии добропорядочный потребитель обрел истинную свободу слова! Вот только некоторые используют ее явно не по назначению, впустую растрачивая время и силы.
Конечно, сферу приложения своих сил и времени каждый определяет сам, на то она и Демократия, но старик так искренне старался спасти Антона от какой-то мифической напасти, что просто повернуться и уйти было бы не совсем правильно. Как гласит довоенная поговорка: долг платежом красен. Надо открыть бедолаге глаза.
Антон дружески приобнял проповедника за плечи.
– Проснись, старина, все это уже случилось. И даже бог явил нам свой истинный лик. Пойдем, вознесем ему хвалу, а потом ты возьмешь кредит и займешься нормальным делом. А то устроил тут персональный митинг. Столько крику, и ради чего? Ради свободы, у которой и бога то нет? Какой же ты жрец после этого?
Пойдем, старина.
Они сделали шаг. Другой. Главное, войти внутрь, а там быстро вызвать жреца, который куда доходчивее рядового прихожанина сможет раскрыть заблудшему во мраке невежества суть Истины. Потом старик возьмет кредит – жрецы Маммоны охотно кредитовали даже недавних противников, считая, что никакие политические предрассудки не должны быть помехой в святом деле наживы, – и, с такой-то бодростью, наверняка добьется больших успехов. Антон даже был готов поручиться за него под небольшой процент, если вдруг возникнет такая необходимость. Но тут старик дернулся, как будто вынырнул из-под воды, и рванулся в сторону.
– Изыди! Изыди! – завопил он, сбегая вниз по ступеням.
И чуть не налетел на поднимавшегося навстречу Контролера. Того самого, которого Антон видел прошлым вечером. Старик прикрылся книгой, как щитом, и снова крикнул:
– Изыди!
"Ну вот и довыступался дед", – печально подумал Антон, но Контролер всего лишь остановился, с некоторым даже интересом разглядывая своего тщедушного противника.
– Истину не убить! – храбро заявил старик.
– Истину не убить, – согласился Контролер. – Но при чем здесь ты?
– Я…
Старик стушевался и, прикрываясь книгой, сбежал по ступеням. Контролер пожал плечами и спокойно продолжил свой путь. Хотя мраморная лестница в храм была достаточно широка, Антон и еще пара прихожан, оказавшихся близко к предполагаемой траектории его пути, поспешно и почтительно уступили Контролеру дорогу. Тот, абсолютно равнодушный к проявляемым знакам внимания, тяжело топал по ступеням. Проходя мимо Антона, он чуть повернул голову и спокойно сообщил:
– Здесь нет ничего интересного, гражданин. Не задерживайтесь.
Антон взлетел по ступеням, как цены на аукционе при продаже Монопольного Права.
Храм всегда действовал на него умиротворяюще. Огромный, богато отделанный зал с массивными мраморными колоннами дарил ощущение незыблемости – островок неизменной стабильности в быстро меняющемся мире. И центр сосредоточения Истины – величественная статуя Золотого Тельца. На постаменте была выбита первая заповедь стяжателя: "Делайте деньги, все остальное – второстепенно".
Антон склонился перед Маммоной в поклоне, опустил в жертвенную чашу заранее купленную золотую монету и прошел налево. В храме было два молитвенных сектора.
В правом перед алтарем выстроились ряды деревянных, обитых настоящим бархатом, кресел. Первый ряд по воскресеньям стабильно занимали члены районной администрации, но для них было еще рановато. В левом секторе мест для сидения не было. Здесь, на гладкой гранитной поверхности пола, стояли те, кто не считал возможным сидеть в присутствии Бога – воплощения Истины.
