— Не был!
— Я не знал этого, ты помнишь?
Эд сжал кулаки.
— Но он знал! И все равно любил тебя! И умер из-за тебя!
— Не поздновато ли для глупой детской ревности, Эдди?!
— Какая, к дьяволу, ревность?! — Эд ударил кулаком по стене. — Я просто хочу понять, что есть в тебе такого, ради чего согласился умереть мой отец!? Кроме того, конечно, что ты — сын Белого Волка?
Я начинал ненавидеть Ами. Одним махом он умудрился испортить жизнь целой семье.
— Ты ошибаешься, Эд, — сказал я, стараясь оставаться спокойным.
— Ошибаюсь? — переспросил Эд.
— Белый Волк мне не отец.
— Да? — с сарказмом произнес он. — Ты отказываешься от папочки-бога? С чего вдруг?
Внезапно начала болеть голова. Я потер виски и предупредил:
— Ты не понимаешь, о чем говоришь сейчас.
— Ной, ты великолепен! — Он уже не скрывал издевки. — Ты действительно считаешь меня полным идиотом?
— Не передергивай, — устало попросил я.
Эд шагнул к кровати, легко задев меня плечом.
— Я любил его, Эд!
— Наверное, — согласился он равнодушно. Лучше бы он продолжал злиться, потому что на свете нет ничего страшнее равнодушия. — Наверное, любил, только какая теперь-то разница? То, что произошло, уже не изменить. Ни временем, ни своими желаниями.
Я посмотрел в окно. Там, на деревенской площади горел большой костер. Звонили колокола, умирая снова и снова…
Жизнь не изменить, это точно.
— И мы — не братья, — добавил Эд. Я был готов принять этот удар, хотя, конечно, и не хотел его. Но я выдержал еще одну потерю в своей долгой, бесконечной жизни. Я привык к потерям…
— Но мы можем хотя бы не быть врагами, — сказал я, ни на что не надеясь и ничего не ожидая. В сущности, мне ведь должно было быть все равно, кем я останусь в памяти этого парня… Но почему-то вот не было… Сейчас, как и пять лет назад, равнодушие все еще оставалось недоступной для меня тайной…
— Мы не враги, — заверил Эд. — Я просто зол.
Какое-то время в комнате стояла тишина. Потом Эд задал вопрос. Я знал, что он обязательно спросит об этом.
— Тот… человек… Артур Чернышев… Он — отец твоего друга?
— Да.
— Ты ведь не убил его? Нет, ты бы не смог… Я помню, как мать Антона бросала в тебя камни на Совете… Ты даже не уворачивался…
Мне стало холодно.
— Она помешалась от горя. По-твоему, я должен был ответить ей?
— Нет, — он энергично мотнул головой, — но я ведь говорю не об этом, Ной…
— Знаю.
— Понимаешь, мне исполнилось шестнадцать…
— Понимаю.
— Я бы хотел… Я не трону твоего друга. Только…
Я, даже не видя, знал, как заблестели от жажды крови его глаза, желтые глаза сына Тома. Я не мог позволить ему жить местью. Кроме всего прочего, у Эда уже просто не было на это времени.
— Нет, — отрезал я.
— Ты не можешь мне запретить.
— Да? — насмешливо спросил я. — Тогда почему ты спрашиваешь у меня разрешения? А? Иди и убивай, я-то здесь при чем?
Эд развернулся ко мне, схватил за плечо, прошипел в лицо:
— Не дразни меня, сын Первого Волка!
Сил объяснять бывшему брату свою родословную у меня уже не было. Я осторожно высвободился из его хватки и сказал:
— Артур Чернышев ослеп.
— Ослеп?
Эд понял не сразу.
— Ослеп? Ты? Это ты?! Ян говорил что-то такое, но я не поверил…
— Я.
— Ты отомстил, Ной. Не думал, что ты способен на подобное.
В его голосе не было ни благодарности, ни досады. Только сухая констатация факта.
— Да, я отомстил, — согласился я тихо. Внутри себя я ощущал пустоту и какую-то тяжесть, но Эд, конечно, не видел и не понимал этого.
— Скажи еще, Ной…
— Что?
— Ты действительно считаешь, что люди все разные?
Флакончик духов в комнате Киса… Женщина с булкой хлеба… Бэмби… Сторож на кладбище… Парень, продающий наркотики… Кроха, эти наркотики потребляющий… Костер, на котором умер Том Вулф… Марат, наливающий суп мне в тарелку… Тысячи лиц, которых я не знаю, не помню, не хочу помнить…
— Я так считаю.
— Почему? Я имею в виду, почему ты изменил свое мнение?
Тысячи лиц… Я должен объяснить это Эду…
— Я жил с ними, среди них, по их законам. Там, в городе, я понял одну простую вещь… Люди — как волки. Есть нечто, в чем мы очень похожи…
— В чем?
— Нам одинаково свойственно совершать ошибки.
Он хмыкнул.
— Наверное, ты прав.
— Я прав.
— Эд простил меня. Но братьями мы больше не были.
Я проснулся оттого, что мне страшно хотелось пить. Немного полежал без движения, но жажда не проходила. Тогда я тихонько, чтобы не разбудить Эда, встал и вышел в коридор.
Приоткрытая дверь на кухню пропускала слабый лучик света. Катя всегда любила неровный свет свечей, и Нора, совершенно неосознанно, переняла эту привычку. Они говорили тихо, не потому, что боялись кого-то разбудить… просто шепот сглаживал окутавшую их обеих боль.
— Как жаль, что Том тебя не увидел…
Я невольно прислушался.
— Нет, увидел.
— Что?
— Увидел. Отец нашел меня в городе. Уж не знаю, как, но нашел. Мы провели вместе один день. Говорили, говорили, говорили обо всем… Я знаю его, быть может, даже лучше, чем Ной. Потом его арестовали. Не надо, не плачь, мама… Ему не было больно, он умер раньше, чем загорелся хворост.
— Что?
— Ами убил его. Он сделал это для Ноя, я знаю…
Пить расхотелось. Я вернулся в комнату. В детстве меня учили, что подслушивать чужие разговоры нехорошо.
И перед рыцарем бесстрашным
Лес преклонился,
Признавая в нем короля…
Песнь смелым
Они все еще разговаривали, когда я проснулся во второй раз. Утро только-только начиналось, и в окно настойчиво, словно подгоняя время, стучались страдающие бессонницей солнечные лучи. Эдди посапывал, свернувшись комочком на кровати. Я поправил его одеяло, быстро оделся и через окно выскользнул на улицу. Мне нужно было побыть одному…
— Утро доброе, — задумчиво сказал Эдвард, склоняясь к ручью напротив меня. — Не спится?
— Уф!.. Эдвард! Ты меня напугал!
— Да ты что? — удивился волк. — Бог мой, с каких это пор тебя можно вот так запросто напугать?
— Расслабился я что-то… — признался я, жадно глотая холодную воду. — А тебе-то чего не спится?
— Волки возвращаются, — недовольно буркнул Эдвард, умываясь. — Говорят, их Лес зовет…
— Да?
— Да… Третий день по всему поселку только и слышно «здрастье», «давно не виделись», «какими судьбами»… Причем возвращаются даже те, кто в свое время нас с Томом просто послал ко всем чертям. А сейчас — сами идут… К чему бы это, а, Ной?
