Предводитель воинов Перуджи пришпорил своего коня и выехал навстречу детям, подозрительно глядя на них.
— Вы из замка? — спросил он на тосканском диалекте. — С поручением от графа Лудовико? Передайте ему: пусть сдается без всяких условий, мы не пойдем на переговоры с ним.
Долф не понял и половины из сказанного, несмотря на уроки Леонардо. Любознательная Марике всегда присутствовала на их занятиях, поэтому он и взял ее с собой.
Правда, отдельные слова он понимал неплохо — не зря же он несколько недель странствовал по земле Италии. Впрочем, понимать иностранный язык — это одно, а говорить на нем — совсем другое. Он умоляюще воздел руки и заговорил, немилосердно коверкая и с трудом подбирая слова тосканского наречия, а то и просто заменяя их немецкими и латинскими:
— Поступайте с графом и его людьми как вам заблагорассудится, нам все равно. Мы, крестоносцы, самые обыкновенные дети, нас ждет Иерусалим. Граф Лудовико заманил нас в ловушку, а теперь принуждает сражаться за него, но это нам не по душе. Мы, крестоносцы, не воюем с рыцарями-христианами.
Понял ли его командир воинов? Удалось ли Долфу польстить ему, причислив простых горожан к рыцарям?
Этот-то уж явно не из аристократов. Всадник все с тем же суровым и неприступным видом разглядывал детей.
— Умоляю вас, разрешите детям пройти, — просительным, почти заискивающим тоном упрашивал Долф.
— Ты кто таков? — буркнул воин.
— Мое имя — Рудолф Вега ван Амстелвеен, я родом из графства Голландия, это моя сестренка Марике, а это Фрида, она у нас врачует больных.
— Что-то ты не похож на сына знатных родителей, — подозрительно проворчал горожанин.
Долф в своей заношенной куртке и разодранных джинсах больше всего походил на нищего попрошайку.
— Я всего лишь бедный паломник, господин, как и любой из этих детей.
Марике тоже умоляюще сложила руки и устремила на всадника серьезный взгляд больших серых глаз. Грубое лицо воина потеплело. Может быть, дома он оставил дочку одних лет с Марике?
Явно колеблясь, он еще раз, поверх головы Долфа, посмотрел на ребят, которые сбились вместе у стены замка и молились о том, чтобы Долфу повезло. Но вооружение ребят — их луки, дубинки, топоры и копья — отнюдь не усиливало их сходство с безобидными странниками.
— А почем я знаю, что вы не в сговоре с графом? Может, вы тут для отвода глаз болтаете, а граф готовится к нападению? — бросил им предводитель.
Долф перевел дыхание.
— Позвольте нам отходить по частям, — упрашивал он. — Я не поверю, что вы станете воевать с детьми. Граф Лудовико вам заклятый враг, да и нам тоже. Он обманул нас притворным гостеприимством и обещаниями, а теперь хочет поставить под удар, чтобы спастись самому. Но мы не желаем воевать. Мы мирные крестоносцы-пилигримы и в военных делах не смыслим.
Говоря так, Долф вспомнил свою первую встречу с Леонардо. В ту пору он едва мог объясниться на древнегерманском наречии, теперь ему так же трудно справиться со средневековым итальянским. Язык не слушался, на память не приходили нужные слова. Он уже начал опасаться, как бы у него не получилось вовсе не то, что он хотел сказать. Произношение у него ужасающее, но итальянец, кажется, понимает. Во всяком случае, он ответил на тираду Долфа язвительным смешком:
— Смирные да кроткие, говоришь? Наслушались мы о ваших похождениях. Мирные странники! Ватага разбойников, вот вы кто, и деретесь хоть куда.
— Если бы вы только знали, сколько опасностей нам пришлось изведать в пути, генералиссимо, — убедительно сказал Долф.
Ему показалось, что титул «генералиссимо» пришелся воину по душе.
Из толпы крестьян, стоявших рядом с воинами Перуджи, выступил коренастый человек и направился к месту переговоров.
— Мои люди желают знать, скоро ли мы начнем, — бросил он, недоверчиво косясь на ребят.
Он говорил на диалекте, из которого Долф не понимал ничего, кроме слова «начнем», да и то потому, что человек подкреплял свою речь угрожающими жестами, показывая то на недовольных крестьян, то в сторону замка и вопрошающе глядя на всадника.
— Подождите! — рявкнул тот. — Я отдам приказ, когда наступит время!
— С переговорами у вас ничего не выйдет, — продолжал крестьянин. — Нам нужна голова графа Лудовико.
— А мне, по-твоему, что нужно? Помолчи пока. Не с детьми же ты собрался воевать?
— Деточки? Бамбини? — насмешливо хмыкнул крестьянин. — Хороши детки, нечего сказать. Да они, словно туча саранчи, налетели на наши земли и растащили последнее, что осталось после разбоя Лудовико. Они нам столь же ненавистны, как и графское иго.
Долф уловил слово «разбой», но гораздо больше слов сказало ему выражение лютой злобы и ненависти на лице крестьянина. Дело снова принимает опасный оборот. Он покорно сложил рука.
— Молю тебя, господин, дозволь нам покинуть эти места, всевышний вознаградит тебя за твою доброту.
— Отпетый сброд, — взревел крестьянин. — Перекинулись к нам после того, как император выкурил их с севера. Ничего, мы укоротим их рост ровно на одну голову.
Долф плохо понимал крестьянина, но взгляд, которым он сопровождал свою речь, не оставлял сомнений в его намерениях. Долф распрямился, отбросил угодливую манеру и просительный тон и крикнул в лицо мужчинам:
— Тогда убивайте неповинных детей! Но попомните меня: ваши руки до конца дней будут запятнаны их кровью. Я уже не говорю о том позоре, которым покроют себя солдаты, воюющие с детьми, неспособными даже постоять за себя. Делайте свое дело вместе с самим дьяволом. Расправляйтесь с детьми, заодно поднимите руку на святого отца, что находится при них, и вся Умбрия содрогнется от ваших мерзких деяний.
Марике в ужасе затаила дыхание. Белый флаг в руке Фриды затрепетал. Крестьянин в бешенстве кинулся к мальчику, но всадник на лошади встал между ними.
— Как ты смеешь, Рудолф ван Амстелвеен? — вскричал он.
Люди той поры очень высоко ставили личную храбрость человека, пусть даже граничившую с дерзостью и нахальством, не был исключением и воин из Перуджи.
— Побожись! — приказал он мальчику, ставшему белее полотна. — Побожись всеми святыми, что дети-крестоносцы и вправду просят убежища и никакой хитрости здесь нет.
Долф понял. Он достал из-под свитера медальон с изображением Богоматери и прильнул к нему губами, затем высоко поднял над головой.
— Пресвятая Дева свидетельствует о том, что я говорю истинную правда. У нас нет сговора с Лудовико, мы сами ненавидим его. Он обманом заманил нас в ловушку, из которой мы не знаем, как выбраться.
