— Не беспокойтесь, — ответила врач. — Здесь она под надежным присмотром.
В холле первого этажа Александр подумал о возможной неприятной встрече с тем обманутым типом из советского консульства. Но его не было. Зато последовал презрительный взгляд молодого охранника. Александр подошел к нему:
— Ты уж, брат, прости за обман. Поверь, не во зло я так поступил, а во благо.
Чуть позже Горчаков рассказал всю историю в полицейском управлении Курска. Олег Васильевич поморщился, а Корхов, усмехнувшись, поинтересовался:
— Что же вас остановило от окончательной расправы с карликом?
— Ваш кулак. Он словно опять оказался перед моим носом.
— Хорошо, что есть что-то, спасающее вас от безрассудства.
— И что нам делать дальше? — спросил Александр.
— Валентина Репринцева должна написать ходатайство о предоставлении ей политического убежища, — сказал Олег Васильевич. — Ответ она получит в течение трех дней, либо положительный, либо отрицательный.
— Возможен и отрицательный?
— Не волнуйтесь, второго не случится. И я посодействую, и наша бюрократическая машина не отдаст девушку на растерзание.
— Огромное вам спасибо! А что делать мне?
— Как что? — удивился Анатолий Михайлович, — быть в такую трудную минуту с Валентиной.
— У меня есть работа.
— Никуда ваша работа не убежит.
— Вы не знаете Черкасову.
— Очень хорошо знаю, поэтому сам с ней переговорю. Вы привезете ей материал, где подробно опишите, как вырываете московскую студентку из лап многоликого НКВД. Читая его, женщины зарыдают, мужчины сурово насупят брови, и все будут ждать продолжения. Главное — счастливый конец, как в голливудских фильмах. Да за такую находку шефиня станет вас боготворить.
— Кого она у нас боготворит! Разве что спасителя города — кровожадного убийцу-маньяка.
— Не хотел пока вас расстраивать, но. — Корхов сразу помрачнел.
— Опять?!
— Да. Мне доложили, что он совершил еще одно убийство. Срочно возвращаюсь домой.
Снова убийство! Не опасно ли Валентине ехать в Старый Оскол?
— Кто убит?
— Режиссер Степанов.
— Никита Никодимович? — удивился Александр. — Он-то в чем провинился? Вряд ли хотя бы одну разведку мира заинтересовал такой трус.
— Он занимался другими грязными делишками, в основном — спекуляцией драгоценностями, — задумчиво произнес Анатолий Михайлович. — Выходит, убийца решил расширить «сферу наказания», взялся за обычных уголовников. Любой, провинившийся перед законом, теперь его враг.
— Так он далеко зайдет, — заметил Олег Васильевич.
— Уже зашел. Он переступил все нормы морали и права. Эдакий Робин Гуд современности, о котором впоследствии должны слагать легенды. Не удивлюсь, если он так себя и почитает. На самом же деле — это новая копия Джека Потрошителя.
— И у вас нет даже малейшего подозрения, кто скрывается под маской «вершителя правосудия»? — поинтересовался Олег Васильевич.
— Есть одна мыслишка, — уклончиво произнес Корхов. Александр сразу вспомнил о странных статьях в «Оскольских вестях», похоже, написанных одним автором. До сих пор он сохранял это в тайне, все-таки его журналистское расследование. Однако, переполненный чувством благодарности к Анатолию Михайловичу за помощь в спасении Валентины, сказал:
— Вам незнакомы имена «Ярослав Иванов» и «Иван Ярославцев»?
— Не припомню.
— Они кое-что написали для нашей газеты. Вдруг там кроется разгадка?
Корхов с интересом посмотрел на журналиста:
— Кто эти люди?
— Если бы я знал!
— О чем статьи?
— Их следует прочитать.
Больше на эту тему они не разговаривали. Корхов простился с друзьями и отправился домой, а уже через несколько часов Александру позвонила Черкасова.
— Анатолий Михайлович мне все рассказал, — сказала она. — Твоя история может действительно понравиться жителям нашего города. Садись и пиши! Но не одну статью, а несколько. Высылать материалы будешь по почте. Да, передай своей Валентине, что ждем ее в Старом Осколе. Когда приедешь? Или, правильнее, приедете?
— Наверное, дня через три-четыре.
Горчаков решил, что все-таки стоит им вернуться в Старый Оскол. Нельзя целую жизнь прятаться от одного-единственного маньяка. И Корхов обещал охранять Валентину. С некоторых пор Александр по-настоящему доверял начальнику полиции.
Днем Горчаков занимался делами Валентины (к счастью, советское консульство от нее отстало), а вечерами подробно описывал свою историю.
Получились не статьи, не очерки, а целая детективная повесть.
Ее преследовало одно и то же видение: узкая дорога, вьющаяся между темных ухающих болот, от которых на многие версты разносился запах гнили. По пути попадались огромные деревья, хватающие ее сучьями за платье, колючие кустарники и жестокая крапива. Куда она шла? Похоже, и сама до конца не ведала, но шла!
Может все — как в том лесу, который ей уже однажды привиделся в доме колдуньи? Все слишком похоже! Выходит, путь без цели, к чему-то абстрактному? К новому тупику?..
Нет, впереди замелькали огоньки, Валентина поняла, что именно они — ее цель.
От сияния огней тьма таяла, показались контуры больших ворот. Вроде бы, до них рукой подать, только вскоре она открыла для себя совсем другое: до них очень далеко! Эту истину не просто следует осознать умом, необходимо постигнуть и сердцем.
Внезапно позади раздалось злобное шипение. Валентина обернулась: тысячи похожих на консула маленьких уродцев грозили ей, брызгали слюной, посылали проклятья. С каким бы удовольствием они разорвали ее, да не смея приблизиться к неведомым вратам, дрожали от неизвестного свечения.
— Я вас больше не боюсь, — сказала Валентина, — мои душа и тело отныне недоступны вашей власти.
Сквозь усиливающееся сияние (даже глаза прикрыла!) она смогла разглядеть за воротами контуры какого-то здания. В мгновение ока ей стало понятно все! Так вот куда вела эта дорога!
У самых ворот она услышала крик:
— Валентина!
На нее печально глядел знакомый красавец на вороном коне.
— Ты уходишь?
— Да.
— Я же люблю тебя.
— Мне безумно жаль, но иначе поступить не могу.
— Я люблю тебя! — повторил он.
— И я тебя. Но меня призвали.
Ворота открываются, она входит вовнутрь. Купола величественного храма зовут следовать дальше. Теперь этот храм становится целым миром.
Ее миром!
Эти стены слышали речи многих блестящих ученых; великие просветители прошлого смотрели на вас с портретов, физики и лирики взывали к дискуссии. И можно было предположить, что сегодня — именно один из таких серьезных диспутов.