— Теперь не стесняется? — перебил Максим Т. Ермаков, нехорошо оскалившись.
— Теперь нет, — честно и уверенно ответил социальный прогнозист.
Первое, что надо сделать, подумал Максим Т. Ермаков, это мысленно освоиться с положением дел. Освоиться с положением дел. Совсем рядом чернеет бездна, где исчезают, будто гаснущие спички, Маринка, Саша, Шутов, остальные. Где-то совсем рядом. Можно случайно попасть ногой, и край провала осыплется комьями реальности под старым домашним шлепанцем.
— Кстати, что за французский прохвост является вас навещать? — подал голос самый крупный из сидевших за столом. В этом тяжелом мужике с ягодно-красным крошечным носиком и с челюстью, похожей на ведро, Максим Т. Ермаков узнал майора Селезнева, особый отдел.
— Мой дед, — коротко сообщил Максим Т. Ермаков, ожидая от особиста извинений за прохвоста.
Но никаких извинений не последовало.
— У вас что, родственники за границей? — удивился майор Селезнев. — В нашей базе такие сведения на вас отсутствуют.
— Да, за границей, вы даже не представляете, за какой серьезной, — издевательски проговорил Максим Т. Ермаков и вдруг сам вообразил эту границу, эту черту между жизнью и смертью, размазанную, бледную, вроде сплошной разделительной на трассе при скорости двести, когда вся разметка словно отделяется от покрытия и становится призрачной.
— У вашего родственника есть ключи от этой квартиры? — поинтересовался между тем майор Селезнев, вытирая мясистые пальцы комочком розовой салфетки. — Вы их ему передавали?
— Я должен отвечать? — озлился Максим Т. Ермаков. — Вот вам я точно не передавал никаких ключей!
— Допустим, — нахмурился майор. — Меня гораздо больше интересует, почему этот посетитель отсутствует в записях наших видеокамер. Это какая-то специальная экранирующая техника? Или особая ловкость? Он что, ниндзя, ваш французский старик?
«Догадайся сам», — злорадно подумал Максим Т. Ермаков, а вслух произнес:
— Я не буду отвечать ни на какие вопросы, я больной, ведите в кровать, — и приподнял локти, чтобы социальным прогнозистам удобнее было взяться.
— Помочь? — привстал от стола один из жующих дежурных, основными чертами похожий на всех остальных.
— Не надо, вы обедайте, обедайте спокойно! — отозвался коричневоголовый, бережно принимая Максима Т. Ермакова. — Я доставлю, и уложу, и лекарство дам. А потом и посуду вымою, чего не вымыть? Трудно мне, что ли? — бормотал социальный прогнозист, услужливый от счастья.
— Зовут вас как? — сдавленно спросил Максим Т. Ермаков.
— Виктором, можно просто Витя, — охотно отозвался социальный прогнозист. — А девушку мою зовут Катя. Вот так, тапочки не теряем. Укладываемся, укладываемся, осторожно… Теперь тапочки давайте. Подушку поправим… Удобно? А где наш пистолет? Вот он, пистолет, на пол свалился. Мы его под бочок…
Этот Витя оказался и правда очень старательный. Он бегал за продуктами, притаскивал в двух руках битком набитые пакеты, из которых всегда капало молоко. Он перемывал, пуская из крана почти кипяток, горы посуды, остающиеся от других дежурств, и, после того как Максим Т. Ермаков попенял за убитую тефлоновую сковородку, отчистил ее до исцарапанного голого металла и до звонкости бубна. Он не ленился готовить каши и супы, имевшие едва уловимый технический привкус, и продолжал, несмотря на протесты, потчевать Максима Т. Ермакова с ложки, так что Объект Альфа даже привык, в конце концов, к кормящей руке в железных часах, тикавших, ширкавших и стучавших, будто миниатюрная слесарная мастерская.
— Я левша, — всякий раз считал нужным пояснить старательный Витя, попадая ложкой в щеку больному.
Девушка Катя оказалась, без вуали бреда, щекастенькой особой с румянцем цвета редиса, с бледными, тонкими, почти прозрачными волосами, собранными в хвостик. Она орала на своего старательного Витю противным квакающим голоском и капризно ковырялась в приготовленном им обеде, но Витя от этого становился только счастливее. «Ну, ты и чмо», — мысленно говорил Максим Т. Ермаков социальному прогнозисту, наблюдая, как тот выкладывает на тарелку девушке Кате румяные, кружевные по краям оладушки, а та морщится.
Вдвоем они, после долгих требований и легкого шантажа, помогли Максиму Т. Ермакову спуститься к шутовской квартире. Памятная дверь, еле державшаяся на петлях и на кривоватом зубе единственного замка, была приклеена к косяку несколькими бумажками с одинаковыми, проевшими листки сизыми печатями. Максим Т. Ермаков потыкал в звонок, оказавшийся обесточенной пустышкой. Старательный Витя мокро дышал ему в затылок, из-за чего в голове Объекта Альфа расходилась радужная рябь, а в это время девушка Катя, поставив полную ножку в острой туфле на лестничную ступеньку, говорила по своему хорошенькому, обвешанному стразами мобильнику:
— Да, пиджачок стильный, укороченной формы… Цена унижена вдвое. Пятна-адцать. Что пятнадцать? Тысяч рублей, конечно! Не подошел, вот и продаю. Привезен из Италии месяц назад. Часики? Оригинал, конечно! Оригинальная копия шанели. Девушка, вы мое объявление по слогам читали или что? Вы ва-абще читать умеете? А не умеете, так и нечего зва-анить!
Максим Т. Ермаков представил, как он сейчас, будто в американском кино, с разворота высаживает ногой хлипкую дверь, которая плоско, вздымая прах, падает внутрь. А внутри, например, живой и здоровый Шутов с густым пузыристым бульканьем и шевелением бороды полощет рот водкой. Или — болтается на видном месте записка от псевдоинтеллигента, который обещал помочь и прислал мобильный телефон. Но вместо удара ногой, которая не поднималась и мелко дрожала в коленке, Максим Т. Ермаков шлепнулся на дверь всем ослабевшим телом, будто кусок мяса на разделочную доску. Отшатнулся и шлепнулся опять. От второго удара сухие бумажки с печатями резко полопались, между дверью и косяком образовалась кривая щель, и из нее потянуло каким-то сволочным запашком — едкой химической обработкой пополам с цветочным ароматизатором.
— Что вы делаете! — перепуганный Витя вцепился Максиму Т. Ермакову в отшибленное плечо. — Туда нельзя! И напрягаться вам нельзя! Что я начальству скажу?
— А сапожки узкие по ширине, — продолжала говорить по мобильнику девушка Катя, в то время как Максим Т. Ермаков задыхался от парфюмированного дуста, вытекавшего из темной щели. — Барбири, слыхали про такую фирму? Очень дорогая фирма. Нет, меньше чем за тридцать не отдам…
Потихоньку-полегоньку Максим Т. Ермаков стал самостоятельно передвигаться по комнате. Заштопанные области проникновений деды Валеры были как бы пухлыми на ощупь, так что казалось, будто там, под обоями, и правда имеются дыры, забитые ватой. В платяном шкафу, в первом же выдвинутом ящике, Максим Т. Ермаков обнаружил ту самую маленькую сумку, которую перед прыжком в Москву-реку прятал в кустах. Два перехваченных резинками брикета долларов лежали на дне, под тряпьем, совершенно нетронутые. Поспешно их перепрятав, Максим Т. Ермаков вытряхнул из скрученного спортивного костюма слипшийся, как от сладкого, пластиковый сверток. Разодрав морщинистый полиэтилен, он достал из кокона пенсионерский, намертво разряженный, мобильник, обернутый, вопреки инструкции псевдоинтеллигента, в бумажку с номером. От волнения в глазах Максима Т. Ермакова полустершиеся шестерки и девятки кувыркались, словно акробаты. Сколько он ни втыкал зарядку в задницу телефона, сколько ни шатал в розетке в поисках электричества выпадающую, будто зуб, слабенькую вилку — мобильник оставался мертвым, как древнеегипетский жук-скарабей. Тогда, наплевав на все, Максим Т. Ермаков набрал конспиративный номер на своем нормальном мобильнике и стал, задыхаясь, слушать холодное, полное сыпучего снега, электронное пространство. «Номер не обслуживается», — произнесло пространство ледяным синтетическим голосом. И сколько бы Максим Т. Ермаков ни повторял попыток, он приходил к одному и тому же результату.
