каждой планете, обреченной вселенским сверхпаразитом на уничтожение, направилось по тринадцать кораблей. Приближалась кульминация праздника. Миллионы жителей и гостей двадцати миров с нетерпением поглядывали в темнеющие небеса, ожидая обещанного фейерверка. К счастью, большинство из них и не подозревало, что, по замыслу оборотней, вернее вселенского червя, подтачивающего Корни Древа Жизни, этим фейерверком должны были стать сами ни в чем не повинные сферолюды. Судя по тому, как двести шестьдесят кораблей, даже разойдясь по разным траекториям, сохраняют полную синхронность движения, и удар по планетам они собирались нанести одновременно. Следовательно, и противометеоритные пушки сопротивления не должны были мешкать ни секунды.
Кастор взялся вычислить время нанесения удара, дабы синхронизировать его с часами каждой планеты, и на «стенах связи», через которые шла зашифрованная информация, появились бегущие цифры, ведущие обратный отсчет. Когда на всех «стенах» станций с противометеоритными установками этот отсчет завершится, в пределах скопления не должно будет остаться ни одного вражеского корабля. В противном случае в нем не останется всех двадцати назначенных на заклание миров вместе со всеми живущими на них мыслящими и чувствующими существами. И вот наступил режим тишины. Бойцы сопротивления припали к прицелам противометеоритных пушек и, когда обратный отсчет дошел до числа 13, в первый раз нажали на гашетку.
Мужчины не отрывали взглядов от контрольных приборов и «стен связи». Лица их были строги и сосредоточенны. Единственная женщина в штабе, Мекда, поняла, что не может оставаться сейчас в четырех стенах. Она вышла из лаборатории и легла на сырую от росы траву, пристально глядя в ночное небо. Где-то там, за пультом противометеоритной пушки, замер сейчас ее муж Ферак. Небо над Оливией даже ночью полно света, миллионы солнц Звездной Сферы не гаснут на нем. И поэтому фейерверк выглядел горстью бледных снежинок, брошенных вверх. Мекда шевелила губами, считая: «Один… два… три… четыре… пять… шесть… семь… восемь… девять… десять… одиннадцать… двенадцать…» И, недосчитав, она увидела крылатый силуэт гиппокрыла с тремя всадниками на спине.
В холодном беспросветном пространстве плывут безжизненные каменные шары. Некоторые из них еще сохраняют подобие атмосферы. А некоторые не утратили даже водоемов и растительности. Если эти чахлые кустики, что ютятся в расщелинах скал, можно назвать растениями… Порою среди каменистых, испещренных трещинами и кратерами равнин можно разглядеть руины величественных городов и ржавые остовы машин, но чаще всего не видно ни малейших следов того, что когда-то в этих мирах обитали, страдали и строили мыслящие существа.
Странствующие миры настолько мертвы, что если лучи одного из бесчисленных солнц и скользят порой по их выдубленной окостеневшей шкуре, то не пробуждают к жизни ни одного цветка, не отражаются ни в чьих глазах, даже самых равнодушных. Согреваемые случайными встречными светилами миры наполняются лишь миражами прежней жизни, и тогда кажется, что на берега вновь набегают морские валы, облетает осенняя листва, грозовые разряды трепещут среди туч, но увы, это лишь волны зноя колеблются над песками бескрайних пустынь, создавая иллюзию, что не все еще здесь погибло.
Да, каждый мир подобен яблоку на ветвях Древа Жизни. Сначала образуется завязь — плотный узел материи, пронизанной творческой энергией будущей жизни. Завязь превращается в бутон, лепестки которого свернуты настолько туго, что нельзя отогнуть ни единого лепестка, не рискуя погубить весь цветок. Потом бутон раскрывается. Вся мощь созидания, все возможности, все озарения, которые когда-либо постигнут обитателей этого мира, высвобождаются в мгновенном всплеске. Начинают распеваться первые голоса, настраиваться первые струны, расправляться первые крылья.
Идут годы, и лепестки цветка безболезненно опадают, кружась в беззвучных потоках звездного ветра. Мир-бутон медленно, но верно превращается в мир-плод, наливаясь зрелыми силами. Бессознательная творческая энергия эволюции отливается в звонкую последовательность логической мысли. Возникают, достигают расцвета и угасают великие культуры. Обитатели мира слепо, на ощупь выбирают свой путь — совершенствовать ли им механизмы, достигая все более причудливых сочетаний металла, огня и камня, или следовать за природой, полагаясь на ее неизреченную мудрость.
Какой бы путь ни выбрали обитатели мира-плода, каждый из них обречен миновать период расцвета и зрелости, неизбежно приближаясь к упадку и гибели. Исчерпав жизненные соки, мякоть плода ссыхается и черствеет. Умирающий мир некоторое, порой весьма продолжительное время еще остается на ветви Древа Жизни, но потом удерживающая его плодоножка пересыхает, мир, от которого уже осталась одна сухая бугристая косточка, срывается в бескрайнее пространство и начинает скитаться по нему среди роя себе подобных.
Если бы это скитание продолжалось вечно, вскоре все свободное пространство Вселенной было бы загромождено мертвыми мирами, но Хранитель Древа Жизни позаботился, чтобы этого не произошло. Навстречу рою погибших планет из непроницаемой мглы пылевых облаков выплывают мегавеликаны, рост которых измеряется космическими расстояниями, они вылавливают ссохшиеся косточки безжизненных миров горстями и складывают их в угольно-черные мешки из темной материи. Однако на этом путь омертвевших миров-плодов не заканчивается, ибо мегавеликаны по воле Хранителя, пославшего их, вновь высевают семена Жизни, щедро насыщая их ЭНЕРГИЕЙ ДУШИ. И от того, что вызревает в душе каждого обитателя Вселенной, зависит, какими станут эти БУДУЩИЕ МИРЫ.
Так может, стоит задуматься?
Имеется в виду тип верхней одежды, какую в нашем мире носили военные.
