— Да-да-да, — я потянулся, с наслаждением разминая мышцы. — Нормальное поведение любого дьявола: наворотить проблем — и в кусты.
— Вот только давай без обобщений, — попросил Ами. — Кстати, если тебе от этого станет легче, раскрою одну тайну… Вытащить тебя из твоей персональной вселенной иным способом, нежели через тело ребенка, ни Яхо, ни, тем более, мне оказалось не под силу. А потеря памяти — это побочный эффект. Просто твой приятель-бог постеснялся в этом признаться… Так же, как и в том, что ты стал чертовски силен, гораздо сильнее его самого. Тебе полегчало?
— Нет. Но это больше похоже на правду, — удовлетворенно заметил я. — Да, кстати! Будь другом, верни мне мой плащ!
— Плащ? — удивился Ами.
— Да, плащ! Не помню, чтобы давал тебе его поносить, но раз уж ты умудрился сберечь его… о прочих мелочах можно и забыть.
Ами пожал плечами, приподнялся, вынул из заднего кармана джинсов комочек черной ткани. Встряхнул. То, что на первый взгляд напоминало грязный носовой платок, превратилось в бесформенную черную хламиду. Я придирчиво осмотрел свою собственность.
— Ты затаскал его!
— Ной, чего ты хочешь от тряпки, которой больше лет, чем мне?! — возмутился Ами. — Сколько веков прошло, сколько звезд потухло, а ты совсем не изменился!..
— Да?
— Ты все так же тщеславен… традиционен… И ты все так же любишь вишню, я прав?
Я рассмеялся.
— Я люблю вишню. И эту, как ты ее назвал, тряпку, тоже люблю… С ней связано слишком много воспоминаний.
— Да, в этом плаще определенно есть что-то такое… его приятно носить… — признался Ами. — Заворожил ты его, что ли?
— Не помню, — буркнул я.
Он помолчал немного, с тоской оглядывая лес, потом легко поднялся на ноги, тихо и как-то неуверенно сказал:
— Я ухожу, Ной.
— Я знаю… — сказал я, поднимаясь следом.
— Я и Динь… Она уже ждет меня там, у истоков звезд. Я так и не сумел придумать для нее наш собственный мир. Почему, Ной, мой Бог, мне не дано творить?
— Ты не родился богом…
— Ну и что? — он зло ткнул кулаком в толстый ствол дерева. — Нора тоже! Тем не менее, уверен, она владеет этим даром. А я — нет!
— Нора прозрачна, как стеклышко. Ее душа беспредельно открыта и чиста. Даже в самые юные свои дни ты никогда не был таким, Ами.
— Ты тоже… — напомнил он.
— Да, — согласился я. — Такая чистота встречается редко…
— Но ты придумываешь миры, а я — нет.
— Мы ведь уже говорили об этом, и не один раз… Сегодня и тогда, когда ты впервые это понял. Помнишь?
— Помню.
— Я — бог. Ты — дьявол. Ты можешь только разрушать. В этом вся разница. Может, уже пора смириться, Ами?
— Не могу.
— Почему? Ведь раньше тебе было достаточно вишневого неба. Что изменилось, Ами?
Он пожал плечами.
— Я вырос. И мне уже тесно под одной луной. Ты ведь испытывал то же самое, когда уходил из своего мира?
Я подумал немного и кивнул. Ами втянул носом воздух, задержал на секунду дыхание, словно наслаждаясь запахами леса. Потом расслабился, задышал ровно, медленно. И так же медленно улыбнулся.
— Ты, как всегда, прав, Ной, мой Бог. Мы обсуждали все это сотню раз. Пожалуй, мне действительно пора, я и так здесь слишком загостился.
Он улыбался так, чуть насмешливо, когда удачно заканчивал какое-то дело.
— Динь ждет. Пойдем, поищем чей-нибудь чужой, желательно брошенный мир… А если не найдем… Кто знает, может однажды судьба посмотрит и в мою сторону? Если бы я творил мир… в нем было бы много деревьев… Ты не сердись на меня, Ной. Теперь уже глупо сердиться. Твоя жизнь сложилась так, как сложилась. Я связал ее с волками. Извини, что воспользовался против тебя даром, полученным от тебя же, но, — Ами хмыкнул, изумруды в обруче заискрились золотом тысячи солнц, — сам знаешь, я никогда не стеснялся в средствах для достижения цели. Ты, впрочем, тоже. Так что… Мы уходим, а ты остаешься. Решай проблемы племени, они теперь и твои тоже. Я вернул тебе Клык и, кажется, ничего больше тебе не должен. Может, когда-нибудь… не в этом мире и не в этом теле, но мы встретимся вновь и вновь покатаемся на облаках…
Ами сделал шаг в сторону и исчез, растворился в мире, огромном, как бесконечность. Мой дьявол бросил меня.
— Твой дьявол…
— Да.
Мальчик, которому я однажды оставил жизнь, сегодня не оставлял мне выбора.
Странно, но, кажется, я буду скучать по нему…
Из распахнутого окна по всему поселку разносился ароматный запах свежих булочек. Я облокотился о подоконник и заглянул в полумрак кухни.
— Ной! Заходи, мой мальчик! — улыбнулась мне возившаяся у плиты Лина. Она была все такой же пухленькой и розовощекой, и Лиза казалась на нее совершенно не похожей.
Я вошел в дом. После нашей городской квартиры он выглядел маленьким и невероятно тесным.
— А вот и Ной! — воскликнул дядя. Они сидели за накрытым столом, Эдвард, Бэмби, Кроха и Лиза. — Ты прямо к обеду.
— Здравствуйте.
— Бери стул, садись.
— Нет, спасибо, меня, наверное, мама ждет… Я только на пару минут.
— Не ждет, — сказала Лиза. — Я видела, как они с Норой уходили утром в лес. И назад пока не возвращались. Недавно Эдди прибегал за соком для Алины.
Они ушли прощаться, понял я. Пододвинул к столу свободный стул. Лиза достала чистую тарелку.
— Что-то произойдет сегодня, Ной, мой Бог? — тихо спросил Эдвард.
— Да, — кивнул я.
— Что? — он в упор посмотрел на меня.
Вошла Лина с огромной кастрюлей тушеного мяса и овощей в руках. Лиза помогла матери наполнить наши тарелки. Я взял кусок теплого хлеба.
— Извини, дядя, но обед — это святое…
Он согласно кивнул.
Мясо буквально таяло во рту. Я быстро проглотил свою порцию, потом добавку, с изумлением осознавая, насколько проголодался. А когда отставил тарелку, Лина протянула мне пирог и стакан холодного молока.
Я смотрел на молоко. Белое, как цветы вишни. Как мои волосы. Как звезда, которую…
На подоконник опустился большой сизый голубь. Одно его крыло отливало красным. Кроха вздрогнул. Он умел видеть суть вещей, людей, волков. И суть богов. А чем мы, собственно, лучше прочих?
Я отставил стакан в сторону, поднялся из-за стола и сказал, обращаясь к Лизе:
— Прощайтесь. Скоро все закончится.
Лиза кивнула, улыбнулась. Она поняла.
Ее мать сжала край столешницы так, что побелели костяшки пальцев. Человечий ребенок, повзрослевший среди волков, повидавший всякое — она тоже все поняла и испугалась.
Я перевел взгляд на Эдварда. Он сидел прямо и почти не дышал. Он думал о Клыке, подарившем ему жизнь, но забравшем нечто неизмеримо большее. Он думал о том, что вернется на родину предков не волком, и боялся вишневого неба, которого никогда не видел. Он думал о брате, сгоревшем на костре, и о дочери, оставившей семью ради любимого человека. И еще он думал о той силе, что заключена во мне, и не понимал ее. Я читал в его сердце, в его душе, и его мысли беспокоили меня, требуя какого-то решения.
