— Как же такое возможно? — прошептал Натан Ли Иззи. — Ведь до рождения Мохаммеда еще пятьсот лет.
— А откуда, по-вашему, пришел ритуал к мусульманам? — спросил Иззи. — От ранних христиан. Вы послушайте их.
— Абвун д’вашмайя, — тянули они нараспев. — Неткадаш шмах, тейтей макутах.
— «Отче наш сущий на небесах, да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое…» — перевел Иззи. Его глаза сияли. — Это же «Отче наш», почти слово в слово, как проговаривал молитву Иисус.
Натан Ли быстро глянул на камеры: все они были нацелены на кучку ранних христиан. Другие клоны не обращали на молящихся особого внимания. Наверное, для них это был всего лишь еще один культ Новой эры. И только два клона как будто немного заинтересовались. Один — уверявший, что они в Египте: глаза его были сощурены и задумчивы. Вторым был беглец — он старался держаться подальше, словно очутился в яме со львами.
Сентябрь
Когда-то давно Иоав был пастухом из Хеврона. Теперь он древолаз. Натан Ли в жизни не встречал мужчину или мальчика, так ловко и подолгу лазающего по ветвям. Возможно, это объяснялось тем, что в Хевроне было не сыскать такого красивого и высокого дерева. Когда он не карабкался вверх и вниз по сосне, Иоав отходил подальше, садился и любовался ею издали. Никто не счел поведение Иоава странным, и Натан Ли перестал обращать на него внимание.
Но как-то утром он заметил высоко на дереве голубую сойку, бьющуюся в почти не видимой густой паутине. Ловко, как обезьяна, Иоав устремился вверх по ветвям. Как выяснилось, паутина была соткана из нитей его халата. Пальцы Иоава бережно сомкнулись на спинке обезумевшей птицы, он слез с дерева и подошел к костру.
К этому времени уже все клоны прознали о его добыче и собрались посмотреть. Они недолго обсуждали цвет и размер и насколько она им подходит. Наконец Лазарь взял у Иоава сойку и одним движением свернул ей шею. Затем широко расправил голубые крылья и положил птицу на огонь.
Натан Ли решил, что птицу собираются съесть. Но мужчины принялись раскачиваться и бормотать. Певчий запел молитву. Христиане сбились в кучку и распростерлись, как мусульмане. Люди по очереди подходили к костру, держали маленькие амулеты в дыму или проводили над костром ладонями и затем подносили их ко лбу, глазам или сердцу. Остальные внимательно наблюдали, обсуждая процесс кремации птички.
Это было первое жертвенное сожжение.
Лос-Аламос наблюдал за клонами с трепетом.
Благодаря чуме город стал настоящей сокровищницей экзотики и красоты. Один из японских ученых привез подлинные «Подсолнухи» Ван Гога. Были здесь также: дюжина полотен Чарльза Рассела, картины Фредерика Ремингтона, две работы Пауля Клее, резная башня из слоновой кости периода династии Мин — чтобы разглядеть всех ее драконов, требовалось увеличительное стекло; коллекции монет, частные библиотеки с подписанными авторами книгами первого издания, письма в рамках, начертанные рукой президентов; африканские маски, несколько метеоритов с Марса, череп трехрогого динозавра и многое другое.
Их маленький рай на холме, как магнит, притягивал ценные предметы. В новых поступлениях недостатка не было: солдаты сделали набег на пустующие музеи, дальнобойщики привезли крытую галерею, лидеры общин из долины меняли награбленное городское добро на продовольствие. Прибывшие буквально в последний момент — такие как Натан Ли — появлялись перед воротами, предлагая сокровища или свое редкое дарование в обмен на допуск внутрь. Прошедшей зимой разрешение на вход получила группа танцоров Большого театра. «Cowboy Junkies»[66] прошли за забор после того, как их солистка, красавица-канадка Марго, пленила охранников своим исполнением а капелла «Дома восходящего солнца». Список продолжал пополняться: пианисты, художники, симфонический оркестр Денвера, актеры Голливуда и прозаики нашли здесь приют и отрабатывали свой кров и питание. Маленьких девочек учили арабескам великие балерины. Город наслаждался оперой, выставками, музыкой мирового класса.
Однако до сих пор здесь не видели ничего похожего на клонов. Их притягательность оказалась даже сильнее, чем потребность горожан в новостях, что были не так уж плохи, или секретах, которые можно было безопасно поведать, или немудреных развлечениях. Это напоминало вуайеризм «чумного серфинга», но при этом было чем-то совсем иным. Наблюдение за тем, как рушатся плотины и пылают города, а жертвы чумы высказывают свои последние мысли из подвалов, многоэтажных крепостей, из деревни с канатными мостами в сосновом лесу, стало предсказуемым и будничным. Иногда, будто горящие метеориты, прочерчивали ночное небо спутники. Все это способствовало разрушению мира, который они когда-то помогали строить.
Но с дебютом путешественников во времени, подопечных Натана Ли, город неожиданно обрел потерянный мир, который был и чуждым, и — странное дело — смутно знакомым. Как экскурсия на Луну.
Передача «Час “Года зеро”» брала свои истоки в пиратских копиях видеозаписи, запечатлевшей клонов во время молитвы «Отче наш». Кто-то из охранников капитана свел дома эти кадры в один эпизод. Копии пленки циркулировали из рук в руки, перекачивались с одного компьютера на другой. Натан Ли был слишком занят, чтобы обращать внимание на растущий ажиотаж. Чувствуя нечто экстраординарное, не остался в стороне и Комитет по связям с общественностью. Однажды вечером на второй неделе пребывания во дворе под солнцем клоны были показаны в прайм-тайм по городской сети кабельного телевидения. Парни стали знаменитостями, даже не подозревая об этом.
Странное это было творение — час произвольно надерганных и слегка отредактированных сценок с субтитрами на английском. Первоначально отснятый черно-белый материал смотрелся как нечто вроде записи из продуктового магазина круглосуточной торговли. На стенах установили более совершенные камеры и добавили сферических звукоуловителей. Качество записи резко подскочило, когда знаменитый голливудский кинорежиссер, которому пожаловали убежище в Лос-Аламосе, предложил свои услуги. В начале и концовке «Часа» звучал ближневосточный саундтрек. Диктор не объяснял зрителю происходящее, не было ни плавных переходов между отснятыми сценами, ни сюжетной линии — одни только клоны, беседующие на мертвом языке у костра или кружащие по двору.
Каждый хранил в душе веру в того или иного бога. Как люди, тянущие канат, они пронесли свои ритуалы сквозь завесу времени. Помимо жертвенных сожжений они изготавливали амулеты и четки, повязывали красные крученые нити вокруг запястья или горла, украшали бусами одно плечо. Кое-кто нанес татуировки на лицо и руки с помощью угольной пасты и гвоздя.
