Не стоило мне приходить.
— Я не могу больше с тобой быть. Ты не такой, понимаешь. — Она впервые подняла глаза. — Понимаешь?
Мой выход: меланхолично пожать плечами, кивнуть и внимать дальше. Ее бледная с синими прожилками рука грубо затушила окурок. У нее теплые мягкие руки и очень тонкая кожа на запястьях. И если… Рот наполнился горькой слюной. Опираясь на столешницу, я поднялся. Глянь-ка, испугалась. Где бы ты сейчас прятаться стала? Под салфеткой? И не надо в меня палочками целиться, не страшно — я же не ролл с огурцом. Что угодно, но только не он.
Толчками просыпался голод. В глазах темнело. Заставил себя успокоиться и молча выйти. Кажется, она меня все-таки позвала. Кажется, это уже не имело значения.
Воздух вливался в легкие пузырящимся шампанским, от холода ломило зубы. До чего приятное ощущение свободы. «Ты не такой, понимаешь?» Кому же понимать, если не мне?
Черно-белый газетный лист пролетел над моей головой флагом финиша. И старта.
Станция была пуста.
Он с тревогой посмотрел через плечо. Но увидеть меня не смог. Оказалось, стать невидимым легко: достаточно самому поверить, что ты пустое место.
Голод тяжело ворочался внутри, подгоняя и не давая расслабиться. Светлый затылок парня удалялся, но время терпело. Некуда мне торопиться.
Он мог сесть в вагон подъехавшего поезда или побежать на эскалатор. Или… что угодно. Черт возьми, я же не желал ему зла!
Эхо двух медленных шагов замерло под сводами — он остановился, чтобы заменить батарейки в плеере. Поезд с гулом ушел.
Я оттолкнулся от стены. Сердце рвано меняло ритм, подстраиваясь под его частоту. Здесь ни-ко-го. Это всего лишь морок. Тень. Наглый серый призрак, которому захотелось погулять. Воздух со свистом вырывался сквозь сжатые зубы, он слышал мое дыхание сквозь треск динамиков, но, словно во сне, оцепенел и никак не мог повернуться. А я теперь стоял слишком близко, чтобы отпустить его.
Клыки мягко вошли в кожу, несколько капель скатилось на пол. Я впился в горячую, терпкую плоть, перекатывая во рту коктейль из сладкой крови, солоноватого пота и жестких ниток свитера. В голове прояснилось. Каждая черточка реальности обозначилась ярко и сочно. Гранитные стены запестрели несчетными оттенками серого. Провода в туннелях загудели изумительной музыкой. Долгожданное воскрешение. Мама моя дорогая, как же долго я сам себе мешал жить.
— СТОЙ! — взорвалось за спиной.
Чертями из табакерки из-за газетного ларька выскочили трое. В воздухе запахло серебром и святой водой. Не вовремя как. Я отбросил обмякшее тело и, не раздумывая, прыгнул с перрона. Стараясь не коснуться рельсов, нырнул в темноту туннеля. Что-то ударилось совсем рядом, в облицовку. Осколки керамики и бетона осыпались на грязные пути. Почти попали, но «почти» не в счет.
Дура в спецовке заткнулась, как только Влад сунул ей сто зеленых «рупий». Повращала глазами, пораздувалась для приличия, но быстро усекла, что больше не обломится. А красные корки Ильюхи намекнули на то, что и это могут обратно забрать.
— Коза. — Влад сплюнул на пол, раздраженно, но без особой злобы глядя вслед станционной смотрительше.
— А ты как хотел? — отозвался Илья. Удостоверение пожарной охраны водоканала, отработав свое, исчезло в бесконечных карманах его необъятной куртки. — Следом на рельсы скакнуть, резвый ты наш?
«Резвый» скис. Убежать от поезда он не смог бы и в пору спортивной юности, а тем более сейчас, набрав пару десятков килограммов пусть мышечной, но массы. Но все лучше, чем Ильон-бульон — как был по малолетству шарик, так с годами в дирижабль и вырос.
— Ладно, замяли. У вас там чё? — обернулся Влад к третьему компаньону, который не участвовал в переговорах с властями, а взял на себя роль полевой сестры и бинтовал «приманку».
Издалека «сладкая парочка» напоминала двух забулдыг, один из которых не вовремя решил присесть. И утеплить горлышко. Бедняга. Где только откопался такой придурок, чтоб добровольно подставиться? Странный тип. Да и тот, что его притащил, не лучше. Владу не нравился отблеск святости, то и дело проступавший на морде тощего Ловца. Ловец, бля. Ни имени, ни фамилии, одни кликухи позорные. Провалит дело волонтер идейный.
— Ну, чё? — повторил здоровяк, подойдя к нему.
— Все в порядке, — ровным голосом отозвался Ловец, — артерия не задета, можно продолжать.
— Продолжать… — Влад оглянулся на давнего кореша. — Оне продолжать желають.
Илья посмотрел на часы, нарочито зевнул и пожал плечами:
— Не сегодня, настойчивые наши. Зверек ушел, следы затерялись во мраке подземном.
— Не срослось, — перевел Влад. — Закругляемся. Вон твой дружок посинел ужо. И я не позарился бы.
— Я нормально. — Белобрысый открыл глаза и неуклюже поднялся. Стоял нетвердо, рюхал по одежке тряпочкой — от сора чистился.
Герои-комсомольцы. Зои Космодемьянские, глядите. Блин, ну говорил же Ильену: не берем в компанию кого попало. Ни веселья, ни азарта, дурь одна. Башки две, а дурь одна. Здоровая и тупая. Ну на фига орать было? Подобрались бы молча, сделали свое дело и по домам с трофеями. Нет, твою мать: «Всем выйти под лампу для лучшей освещенности». И в красивую позу. Хорошо, лошадей в метро не пускают, для полной феерии Ловец приволок бы парочку. К гадалке не ходи.
— А у нас не лошади — ослы.
Илья ткнул друга в плечо, понимая, что тот с досады накручивает себя и дело скоро обернется дракой. Тогда отмазываться придется и деньгами, и звонками, и выбитыми зубами. Влад заглох, уступая.
— Все можно исправить. — Ловец распрямился длинной угловатой жердью. — Зверь голоден, он вернется к своей жертве.
— Ага, как же!
Илья повысил голос, оттесняя Влада и напоминая, кто в команде старший.
— Это, изобретательные наши, красивая теория. Убийцы не всегда возвращаются. Если они с мозгами, конечно.
— Он вернется, — уверенно отозвался новичок и многозначительно поправил духовую трубку, спрятанную в длиннополом пальто.
Влад картинно закатил глаза. Противно было признавать, но настойчивость урода ему чем-то нравилась. Да и обидно было так тупо потерять хороший вечер. Тем более когда еще найдется приманка-камикадзе? Даже две приманки. На немой вопрос здоровяка толстяк кивнул с едва заметной усмешкой.
Голод не прошел, но успокоился. Я летел вперед, чувствуя изумительную ясность в голове и легкость в ногах. Неяркие лампочки, навинченные по стенам, делали вид, что разгоняют мрак, но и без них путь был отчетлив, как днем.
После темноты туннеля свет станции переливался северным сиянием. Я подтянулся, запрыгнул на перрон, стряхнул с куртки пыль и, не торопясь, пересел на другую линию. И все…
