Навы дома ещё не было, а за столом сидел старик и ждал кого–нибудь, чтобы подали обед. Он повернулся лицом к Атосу и сказал:
— Медленно ты, Молчун, ходишь, я уже в двух домах побывал, везде уже обедают, а у вас пусто, потому у вас, наверное, и детей нет, что медленно ходите и дома вас никогда не бывает, когда обедать пора…
Атос подошёл к нему вплотную и некоторое время постоял, соображая. Старик говорил:
— Сколько же это ты будешь до Города идти, если тебя и к обеду не дождаться? Я теперь всё про тебя знаю, знаю, как вы в Город собрались, и решил я, что с вами пойду, мне в Город давно надо, да я дороги туда не знаю, а в Город мне надо для того, чтобы свой родовой долг исполнить и всё обо всём кому следует рассказать…
Атос взял его под мышки и рывком поднял от стола. Старик от удивления замолчал. Атос вынес его на вытянутых руках из дома, поставил на дорогу и вытер руки о траву. Старик опомнился.
— А еду вы на меня возьмите сами, — сказал он вслед Атосу. — Потому что я иду свой долг исполнять, а вы — для удовольствия, через нельзя.
Атос вернулся в дом, сел за стол и опустил голову на стиснутые кулаки. Послезавтра я ухожу, думал он. Послезавтра. Послезавтра.
Голос дежурного произнёс:
— Экстренный сеанс Д–связи. Земля вызывает Горбовского Леонида Андреевича. Говорите, Леонид Андреевич…
Поль поднялся, чтобы выйти, но Горбовский сказал:
— Куда вы, Поль? Останьтесь! Какие у меня с Землёй могут быть секреты? Да ещё по Д–связи… Горбовский слушает, — сказал он в микрофон. — Это кто?… Кто?! А если по буквам? Нет, на экране ничего не разберу… Ботва какая–то на экране… Бот–ва!… Да… А–а, Павел?! Так бы и говорил. Ну как ты живёшь?!
Связь была на редкость плохая. Изображение на экране напоминало полуразрушенную древнюю фреску, а Горбовский всё время морщился и переспрашивал, вдавливая пальцем в ухо горошину репродуктора. Поль присел в кресло для посетителей и стал разбирать сводки.
— Как тебе сказать… Более или менее отдохнул… Что?… А–а, да, неплохо… Пока всё в порядке. А почему ты вдруг заинтересовался?… Ну–ну!… Опять… А нельзя ли как–нибудь этого Прянишникова временно посадить под замок? Чтобы не открывал… Закрыть надо, а не работать! Слышишь? Закрыть! Контакт уже установлен?… Ну вот. Только этого нам и не хватало… Да. Я всегда очень интересовался этим вопросом. Только не в том смысле, как ты думаешь… Я говорю: интересовался, только в другом смысле! В негативном смысле, понимаешь? В негативном!… В смысле «да минет нас чаша сия»!… Правильно ты понимаешь. Решительно против. Это открытие нужно закрыть, пока ещё не поздно! Вы не даёте себе труда подумать, что вы там делаете!…
За окном был дождь и туман. Настоящий туман. Тянуло сыростью и запахом леса, неприятным, острым запахом, который в обычные дни не поднимался на такую высоту. Издалека, из очень далёкого далека, слабо доносилось урчание грома. Поль записал для памяти на полях сводки: «В 15.00 пожарная тревога, в 17.00 биологическая тревога…»
— …Да, мне здесь очень хорошо сидеть… А в печати нужны контрвыступления… Ты мне скажи вот что. Чего тебе от меня нужно? Только прямо и без дипломатии, потому что плохо слышно… Не скажу я этого. Как я могу тебе это сказать, если я считаю, что — нет?… Представляю. Действительно, глупо. Надо как–то сдерживать… Откуда вы там взяли, что это общественная потребность? Стоит компании мальчишек поднять шум, как вы… Да!… Да, я — нет. Решительно — нет… Нет!… Слушай, Павел. Я об этом думаю уже лет десять… Давай лучше я подумаю ещё лет десять, а?… Кстати, какой это чудак посылает сюда шифровки на имя Герострата?… Как много тебе нужно, чтобы я оставался твоим любимейшим другом. Ладно, передай им так. Только имей в виду, что я всё равно скажу — нет… Ну как… Как ты сам только что сказал. Леонид, мол, Горбовский… Ах, на магнитофон… А что я старый стал, ты тоже записываешь?… Значит, так… Э–э… Я… м–м–м… глубоко убеждён в том, что в настоящее время всякие акции подобного рода могут иметь далеко идущие и даже катастрофические для человечества последствия. Хорошо я сказал?… Так. Ты не хочешь, чтобы я заставлял тебя врать, но ты хочешь, чтобы врал я сам?… Не буду я врать, Павел. И вообще, имей в виду: этот вопрос не в нашей компетенции. Теперь этот вопрос уже в компетенции Всемирного совета… Вот я и даю Всемирному совету рекомендацию… Да, мне здесь хорошо сидеть, и никаких проблем… Будь здоров.
Поль поднял глаза. Горбовский медленно вынул из ушей репродукторы, осторожно положил их в кювету с раствором и некоторое время сидел, помаргивая и постукивая пальцами по поверхности стола. Лицо у него стало желчным.
— Поль, — сказал он, — вы давно здесь?
— Четвёртый год.
— Четвёртый год… А до вас кто был?
— Максим Хайроуд, а до него — Ральф Ионеско, а кто был до Ральфа — я уже не знаю. Вернее, не помню. Узнать?
Горбовский, казалось, не слушал.
— А чем вы занимались до Пандоры? — спросил он.
— Года два охотился, а до этого работал на мясомолочной ферме. На Волге.
Это не было похоже на беседу. Горбовский задавал вопросы таким тоном, как будто собирался пригласить Поля на работу.
— Поль, если это не секрет, как случилось, что вы сменили здесь Макса?
— Я работал у Максима старшим егерем. При нём здесь погибли двое туристов и один биолог, и он ушёл. Меня назначили начальником по традиции.
— Это вам Макс сам сказал?
— Что именно?
Горбовский повернулся и посмотрел на Поля.
— Макс ушёл потому, что… не выдержали нервы?
— Мне кажется, да. Он очень мучился. Со мной он, конечно, не говорил ни о чём подобном, но я знаю, что последнее время он не спал ночей. Каждый раз, когда кто–нибудь выходил на связь нерегулярно, он менялся в лице. Это я видел сам.
— Да–а… — протянул Горбовский. Потом он встрепенулся. — Что же это я тут расселся? Садитесь на своё место, Поль, а я сяду туда. Если вы меня не выгоняете, конечно.
Они поменялись местами. Несколько секунд Горбовский сидел в кресле для посетителей очень прямо и выжидательно смотрел на Поля, потом осторожно прилёг.
— Лет пять назад, — сказал он, — мне пришлось участвовать в увлекательнейшей охоте. Мой друг Кондратьев… Вы слыхали о нём, конечно, он недавно умер… Кондратьев пригласил меня охотиться на гигантских спрутов. Не припомню, чтобы какое–нибудь другое существо вызывало у меня такое же отвращение и инстинктивную ненависть. Одного я убил, второго сильно покалечил, но он ушёл. А спустя два месяца появилась хорошо вам, вероятно, известная статья Лассвица.
