– Вставай. – Густав толкнул его в плечо.
Краузе открыл глаза.
– О черт! – вскрикнул он, садясь на кровати. – Ты-то чего здесь делаешь? Явился поглумиться? Или заскучал без песенок?
Гаспар вздохнул и, не спуская глаз с Большого Марва, сказал:
– Я не Густав, я – Честер.
Наверное, с минуту Краузе молча смотрел на него. Наконец он откашлялся и спросил.
– Старик, ты совсем рехнулся? Долго на луну смотрел, и теперь мозги набекрень?
– Погоди, – остановил его Гаспар. – Это не шутка, это полюс.
– Чего?! – Со сна Краузе не понимал, что происходит.
– Истинный полюс, – повторил Гаспар. – Невозможное – это процесс, то, что случается с вещами… и с людьми.
– И что?
Гаспар молча развел руками.
– Иди ты… – тихо проговорил Краузе. – Не, старик, ты же на Честера совсем не похож.
– Да знаю я, – вздохнул Гаспар, ощупывая лицо. – Только полюс способен и не на такое. Боюсь, здесь заварилась такая каша, что полное изменение внешности – это цветочки…
– Как? – хмуро спросил Краузе.
– Помнишь нашу последнюю встречу… Когда я еще выглядел как Честер?
– В общих чертах. Ты собирался в лес, чтобы проверить одну интересную идею… И не вернулся.
– Вот-вот. Дело в том, что я ее проверил.
– А!
– Я нашел ошибку в расчетах, – сказал Гаспар. – Мы с самого начала исходили из ложных предпосылок. Думали, что все невозможные штуки спонтанны. Раз – и появился птеродактиль, два – и по пляжу бегает тростниковый человек…
– Ну да. Я сам как-то встретил этого соломенного приятеля – голова до сих пор еле держится.
Гаспар махнул рукой.
– На самом деле все иначе. Сидел я и ловил рыбу в тумане. И на секунду показалось, что тростники похожи на чучело… Потом подумалось, что оно ходит. И тростниковый человек готов.
– Стоп, – Краузе замотал головой. – Не говори, что ты его только выдумал. Не забывай, что мы встречались.
– Конечно. Я же тебе про него рассказывал. И думаю, он до сих пор прячется на пляже. Не в этом суть – невозможному нужна форма. Само по себе оно не может превратить тростники в это пугало. Если лить олово на землю, то выйдет бесформенная лужа. Нужна отливка, чтобы получился солдатик. А форма, она вот здесь…
Он постучал пальцем по виску. Краузе поперхнулся.
– И что, получается, полюс оживляет фантазии?
– Я бы сказал – просто использует. Ты видишь корягу, тебе кажется, что это крокодил в шляпе. И потом оказывается, что это действительно крокодил в шляпе… Ровно до тех пор, пока ты не начинаешь думать о нем как о коряге. В реальности крокодилам в шляпах нет места. Видел, как рождаются морские черепахи?
– По «Национальной географии», – кивнул Большой Марв. – Душещипательное зрелище. Черепашки такие маленькие… и ползут, ползут.
– В общем, представляешь картину, – сказал Гаспар. – Здесь похожий механизм. Каждая черепаха откладывает тысячи яиц. Но из всей кладки выживает пара детенышей. Если не успеют доползти до того, как солнце начнет припекать, то погибают. С невозможным та же история – представляешь, сколько здесь всего навыдумывали, а что остается в итоге?
– Еще черепашат хватают хищники, – вспомнил Краузе. – Спикировала чайка – и нет малыша. Выскочил краб – и уволок в нору другого…
– Молодец, – похвалил Гаспар. – Про хищников, впрочем, разговор особый. Так вот, когда я это понял, я подумал, а что будет, если последить за одной такой черепашкой? Охранять ее, лелеять, подкармливать. И вот результат…
Он развел руками и повертелся, демонстрируя итоги эксперимента. Большой Марв долго всматривался в лицо старого приятеля и не такого старого врага.
– Ерунда какая… – сказал он. – Что ты там вообразил?
– Ну, – Гаспар почесал подбородок. – Выдумал одну историю и проверил, что из нее получится. Про марсиан…
– Ага, – сказал Краузе.
– Ты читал, – напомнил Гаспар. – Беда в том, что я не до конца представлял, с какими силами играю. Полюс – не волшебная палочка, из воздуха чудес не создает. В итоге он воспользовался тем, что было, – и вот прощай Честер, здравствуй Густав Гаспар, резидент марсианских повстанцев, герой войны с ящерицами. Если бы это касалось только меня…
– Марта, – тихо выдохнул Большой Марв. Кулаки сжались, комкая простынь.
Гаспар мотнул головой.
– Марту это так и не смогло изменить. Может, она бы и стала настоящей марсианской принцессой, но слишком многое ее здесь держало. Невозможное нашло более податливый материал.
– Та рыжая девочка?
– Да… Думаю, она изначально считала себя принцессой. Она из приюта – частое дело среди брошенных детей. Почва благодатная. В итоге она и стала принцессой…
– Дать бы тебе по морде, – сказал Краузе. – Сильно так. И не спрашивай за что – заслужил.
– Знаю, – вздохнул Гаспар. – Только этим ничего не изменишь. Черепашка выросла, ей давно не нужна помощь. И, боюсь, она превратилась в ужасно прожорливую тварь. Колесо завертелось, историю нужно довести до конца…
– А иначе? – спросил Марв. В комнате похолодало.
– Иначе придется иметь дело с ордами марсианских захватчиков. И беда не в том, что с ними не справиться – просто реальность этого не выдержит. У нее приличный запас прочности, но всему есть предел, и когда невозможное превысит допустимую концентрацию… Аннигиляция материи, взрыв солнца – я боюсь представлять, к чему это приведет.
– Вот дрянь, – прошептал Краузе. Гаспар кивнул.
– Принцесса должна улететь на Марс любой ценой… И тут мы подходим ко второй части – крабам и чайкам.
– Хищники…
– И паразиты – это слово подходит больше. Те, кто живут за счет этих выходов невозможного. Мы – что? Мы наблюдаем и исследуем; все чисто – интерес и любопытство, никакой личной выгоды. Тростниковый человек хорош сам по себе. Ни мне, ни тебе не взбредет в голову делать на нем деньги. Но некоторым этого мало: им лишь бы что-то захапать. Кто по мелочи, кто по-крупному. Здесь как с нефтью – надо больше и больше, остановиться невозможно. И слишком много побочных продуктов. Бензин не только двигает машины, он еще и отравляет воздух. Разливы нефти, вымершие побережья, перепаханная тундра… В конечном итоге чья-то минутная прибыль, несет смерть всему остальному. Так и с невозможным – пользуешься им все больше и больше, его концентрация возрастает… А в один прекрасный момент грань пройдена, и тогда… Бабах – и все.
Краузе вскочил с кровати и широким шагом подошел к окну.
Темнело. Закат раскрасил верхушки дальних холмов, и сосны сияли, точно объятые пламенем. Тучи надвигались грозными валами, будто идущее цунами. На темном небе пелена приближающегося дождя была едва различима.
