Натан Ли рассказал ей о группе маоистов, сговорившихся бежать из Бадригхота, его тюрьмы в Катманду.
— Они без конца совещались, — рассказывал он. — Это длилось месяцами. И вот конспираторы подготовили до мелочей продуманный план. Но без веры он бесполезен. Прежде всего необходима внутренняя убежденность, что свобода возможна. Маоистам не удалось перепилить железные цепи. Они даже не добрались до стены. С клонами будет то же самое.
— Но они могли бы. И ты хочешь этого.
— Не будет ничего.
— А чему ты так радуешься? — спросила Миранда. — Даже если им удастся бежать, их прикончит вирус.
— Ты говорила, их иммунная система имеет перед нашей преимущество, — напомнил Натан Ли. — У них останется три года.
— Все равно они обречены. Три года, а потом все. — Она махнула рукой.
— Три года, — повторил Натан Ли. — Это же немалый срок!
Она нахмурилась:
— Освободить их и тем самым обречь на гибель от чумы? Да это же все равно что сделать им инъекцию вируса.
— Я не призываю выпустить их на волю.
— Но думаешь. Что я, не вижу? Только это станет для них смертным приговором.
— Для них, — возразил он, — это будет целая жизнь.
Она страдальчески прикрыла глаза, будто он метался по комнате, распахивая ставни и впуская не нужный сейчас яркий свет.
— Три года, — сказала Миранда. — Потом они умрут. Не выживет ни один. Мы это знаем наверняка. Их двойники-клоны были подвергнуты воздействию вируса в лабораториях Южного сектора два и три года назад. Поначалу нас грели высокие надежды, потому что мы решили, будто у них иммунитет. Но потом выяснилось, что они защищены лишь от некоего слабого штамма, распространенного в начале эры. А тот, что гуляет нынче по миру, совсем не слабый. Здесь они в безопасности.
— До поры до времени, — сказал он.
— Когда найдем вакцину, у них будет вся жизнь впереди. Тридцать лет, сорок…
Натан Ли намазал ореховым маслом дольку яблока. Откусил. Миранда безоговорочно верит в излечение. «Когда», а не «если».
— Ты поставь себя на их место, — сказал он. — Встретившись с тем, с чем столкнулись они сейчас, ты бы приняла эти три года, ни минуты не колеблясь. Как и я.
Она странно посмотрела на него:
— Предложи я тебе гарантированные три года против возможных тридцати, ты взял бы три?
— Гипотетически?
— Да как угодно.
Он вдруг почувствовал необычайную легкость и отвагу, будто не осталось никаких сомнений.
— Только представь, что мы можем увидеть там, на воле, Миранда.
— Мы? — переспросила она.
Миранда наконец услышала. Она молчала, как будто давая слову повисеть в воздухе. Она могла истолковать его речи так, как хотела. Было ли это приглашение или единственное откровение, на которое он решился, беседуя с ней… или с собой?
Натан Ли всегда помнил о Грейс, каждую минуту. Это вконец лишило его сил, и свою немощь он ощущал как худшее из предательств. Его поиск обратился в муку, любовь — в болезнь, а то и хуже — в абстракцию. Он обожал свою дочь, а кого еще было любить? Теперь Натан Ли был не способен идти дальше — с Грейс либо без нее. Порой он ощущал, что задыхается, сознавая при этом: говорить вот так о свободе очень рискованно. Он страшился, что его чувства изменятся, кем же тогда он будет? Но разве мог он не мечтать?
Так и не дождавшись от Натана Ли подлинного признания, Миранда сказала:
— Вот, значит, что ты тогда сделаешь. Сбежишь?
— Я бы назвал это по-другому… — ответил он и неожиданно спросил: — Ты была в Париже?
— В Париже?
Он торопливо заговорил:
— Он будет нашим — нам все станет доступно. Или Барселона, или Вена. Лето в Альпах. Или Сирия, я знаю там интересные развалины. А Петра — потрясающее место! Удивительный полуденный свет. Красные скалы…
— Ты сейчас пытаешься соблазнить меня?
Голос ее был решительным, похоже, она анализировала создавшуюся ситуацию.
Он тотчас дал задний ход:
— Ты же сказала, мы говорим гипотетически.
— Не было такого.
— Нет, было.
— Это ты сказал.
Она говорила искренне, ни намека на игривость. Он просчитался.
— Я учусь летать, — заявил Натан Ли, избавившись от «мы». — Взял в библиотеке книги об этом. Есть даже такие программы-симуляторы. Маленький самолет с крылом неизменяемой геометрии. Можно передвигаться — от одного аэродрома до другого.
В своем воображении он пускался в полет среди величественных развалин небоскребов Нью-Йорка и дальше, через Атлантику, воровал, держал в руках фантастические сокровища, исследовал неизвестные регионы.
— Париж будет похож на древний Ангкор-Ват, — сказал он. — А Лувр обрастет мхом и лишайниками. От тел останутся одни кости. Можно будет пожить на пляжах греческих островов.
Миранда нахмурилась.
Он поправился:
— Или выспаться на вершине пирамиды. Все дороги открыты.
О путешествии через страну мертвых он кое-что знал. Не забывая об осторожности, можно было обогнуть весь земной шар. Мир проглотит его, но не раньше, чем он сам наестся им досыта.
— Так ты уедешь? — спросила она.
— Назовем это мечтой, — ответил он.
Любить кого-то живого — вот что важно, или хотя бы того, кто рядом. Он гнался за своей виной, пытаясь ее обогнать. Двигался словно по инерции. Если медлить и думать о том, что творится в душе, он безнадежно отстанет.
— Но ты не можешь, — сказала она.
Его сердце взыграло. Неужели она протягивает ему руку?
— По мне скучать некому, — решил проверить он.
— А как же город?
Недоверие Миранды заставило его пойти на попятный. Он никогда раньше не слышал, чтоб она говорила так, будто держит в своих руках жизнь этого города.
— Лос-Аламос?
— Да, — упорствовала она. — У нас каждый человек на счету. Ведь здесь всё.
— Что всё?
— Всё. — Миранда зачерпнула ладошкой воздух. — Спасение.
Она была предельно серьезна.
— Я думал, ты сейчас скажешь, что-то вроде «остатки цивилизации», — поддразнил он.
— И это тоже, — добавила она без паузы. — Когда погибнут все другие города, наш окажется последним.
— Достойные слова. Для надгробия, — сказал Натан Ли.
Он мечтал о заключительной большой экспедиции по руинам. А она хотела быть сиделкой цивилизации вплоть до ее последнего вздоха. От этого он ощутил, как ему одиноко, и ей, наверное, тоже.
— Ну как ты не понимаешь? — сказала она. — Придут выжившие.
— Ах, эти… — сказал он.
Недостающие звенья.
— Команды спутникового наблюдения зарегистрировали уже более семисот эпизодов выживания. В основном костры, но также огни фар и тепловое излучение от автомобильных моторов. Они есть, они двигаются, живут.
